В большом каменном доме было темно, но мужчине, бесшумно поднимающемуся вверх по узкой лестнице, это, казалось, нисколько не мешало. У него была уверенная поступь человека, привыкшего полностью полагаться на свои инстинкты. Чтобы тихо открыть запертую входную дверь, скрытую в ночном сумраке портика, ему не требовался свет. Войдя внутрь, он сумел найти ступени, машинально соразмеряя шаги, и, переложив свою двойную ношу в правую руку, левой стал отмерять по полированным перилам свое продвижение вверх.
Поднявшись по лестнице, он решительно прошагал дальше в чернильную темноту, пытаясь держаться точно посередине между светлыми стенами и не натолкнуться на темные выступы мебели в узком коридоре. Через несколько метров он резко свернул влево, нажал на дверную ручку и вошел в комнату, даже не замедлив шага.
Когда он прикрыл за собой дверь, мрак стал почти непроницаемым. Немного поколебавшись, мужчина подошел к дальней стене и, отодвинув тяжелую портьеру, раскрыл несколько узких окошек, выходящих на небольшое черное озеро.
Гладкая, слабо колышущаяся поверхность воды с отражением звезд как-то странно дезориентировала, так как знакомые очертания Южного Креста мерцали внизу и в то же время были видны на полуночном своде небес.
Его рука, лежащая на оконной раме, медленно сжалась в кулак, затем расслабилась, и это простое движение как бы сняло все напряжение тела. Бесшумно поставив на пол рядом с собой жесткий узкий кейс и другой, мягкий чемоданчик, он обмяк и глубоко, с явным облегчением вздохнул. Затем надолго застыл, опершись о подоконник и прильнув лбом к холодному стеклу, — неясный тусклый силуэт на темном фоне. Потом, еще раз вздохнув, выпрямился и направился, тяжело ступая по натертому полу черными туфлями на мягкой подошве, к другой, затененной, двери, изредка поглядывая из стороны в сторону и потирая шею рукой, как это обычно делают при утомлении.
Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь испытывал такую всепроникающую усталость, возможно, потому что обычно при возвращении в Новую Зеландию утомление затмевалось эйфорией от завершения еще одного заказа. На этот раз к этой радости примешивалось бесившее его невнятное чувство неудовлетворения — ведь законченная работа была, без сомнения, лучшей в его звездной карьере. Возможно, он просто чересчур усердно и долго трудился над этим проектом, слишком сильно желал его.
Он скинул с себя безупречно сшитый костюм, ультраконсервативную рубашку и галстук, небрежно швырнув их в плетеный ящик в углу; на его тонких губах промелькнула сумрачная усмешка при мысли о том, что возраст, вероятно, дает о себе знать. Завтра ему исполнится тридцать четыре; хоть он и уверен, что все еще находится в расцвете своих интеллектуальных способностей, организм, по-видимому, сигнализирует, что пора отступить от безжалостного режима: поездки — работа — поездки.
Из-за бесконечных задержек и опозданий этот трансконтинентальный перелет оказался настоящим кошмаром, и он едва не потерял свое знаменитое хладнокровие. Одно это уже подсказывало ему, что, наверное, пора серьезно пересмотреть свои планы.
Мужчина прошел в душ, мимоходом бросив взгляд на свое отражение в запотевшем зеркале; закрывая застекленную дверь, он с бесстрастным удовлетворением отметил, что вовсе не выглядит таким уж измочаленным, каким себя чувствует. Уставшие глаза были, как обычно, ярко-голубыми, а оливковый цвет кожи скрывал то напряжение, которое чувствовали мышцы. Коротко остриженные черные волосы, может, и были чуть тронуты преждевременной сединой, но тело оставалось стройным и мускулистым, как прежде, в какой-то степени благодаря природным данным, но большей частью из-за его привычки начинать день с заплыва в бассейне на милю; мерный ритм успокаивал его ум и укреплял мускулы.
Горячий душ сделал свое дело, расслабив ноющие суставы и сняв неприятную сухость кожи, появившуюся после столь долгого перелета. Мысли приобрели более приятный оттенок бездумной апатии. Он вышел из-под благодатных водных струй и сильно растерся толстым белым полотенцем, снятым с теплой сушки, не заметив, что оно немного влажное. Лениво уронив его под ноги, мужчина выключил свет и босиком прошлепал в спальню, потирая шершавый подбородок сильными пальцами, довольный, что не нужно бриться, прежде чем завалиться в постель. Этот интригующий контраст между быстро пробивающейся бородкой и гладкой, безволосой грудью замечала не одна женщина.
Он щелкнул выключателем торшера у окна и открыл оконную раму, наслаждаясь теплым дуновением свежего воздуха, ласкающего его влажную кожу. Конец марта в Окленде может быть весьма холодным, но сегодня ночью природа здесь все еще была под властью знойного лета. Мужчина медленно потянулся, оглушительно зевая и затягивая приятное предвкушение. Невероятно соблазнительной казалась мысль о том, что сейчас его обнаженного тела коснутся прохладные свежие простыни, хотя там его ждали лишь целомудренные объятия Морфея. Наверное, он действительно стареет!
Он повернулся с насмешливой гримасой на лице — и замер.
Высокая и широкая кровать была уже занята. Сноп света, падающий на пол от торшера за его спиной, едва доходил до свесившегося одеяла, однако и его было достаточно, чтобы увидеть, что предвкушению спокойного отдыха на свежих белоснежных простынях не суждено сбыться. На его кровати, лежа на животе, растянулась женщина; одна ее рука была откинута в сторону, а ладонь другой утопала в рыжевато-каштановой, разметавшейся гриве волос, которым приглушенный свет придавал отблеск старинного золота. Лицо было полностью скрыто, так как она лежала, уткнувшись в одну из мягких, как пух, огромных подушек — редкая прихоть, в которой он не мог себе отказать.
