В редакцию газеты «Вечерний Энск» пришло письмо из ближайшего колхоза. Местный орнитолог-любитель, он же — председатель этого колхоза, сообщал о том, что в деревне завелся динозавр. Не просто динозавр, а птеродактиль. Возможно, если бы это был другой вид динозавра, например, мастодонозавр, то его могли бы и не заметить. Ну, появилась еще одна лягушка в пруду. Ничего особенного, разве что крупновата немного, метровый череп — не шуточки. Но в наше время экологических катастроф возможны различные мутации, так что у древней квакши вполне были шансы остаться незамеченной. Но не то — птеродактиль. Летающему ящеру не повезло, он выбрал для жительства колхоз, председатель которого увлекался орнитологией и проводил все свободное время где-нибудь в поле, с биноклем в руках, наблюдая за птичками, поедающими будущий урожай.
Председатель колхоза, захлебываясь от восторга, писал о том, как часами подкарауливал летающую рептилию, затаившись то в зарослях кукурузы (интересно, правда, как можно затаиться в кукурузе ростом по колено), то сидя на ветке яблони (молодые посадки трехлетней давности), то просто забравшись в придорожные кусты (а вот это весьма и весьма возможно, поскольку кусты вокруг проселочных дорог, ведущих в деревню, были необычайной пышности). Упорный орнитолог просил прислать корреспондента для «освещения проблемы летающих ящеров в современном обществе», и кого-нибудь из ученых, для «изучения возможности практического использования ископаемых животных в народном хозяйстве, в частности, во вверенном моему (это председателя, значит) попечению колхозе». К письму прилагалась подпись — Сидоренко Федор Онуфриевич, председатель колхоза «Рассвет», бывший «Флагман перестройки», а ранее — «Путь к коммунизму». Кроме письма и подписи имелась пачка фотографий. Федор Онуфриевич, как оказалось, был еще и фотографом-любителем, поэтому самым аккуратнейшим образом, с дотошностью настоящего ученого, заснял все появления птеродактиля, которые наблюдал вышеописанными способами.
Вот если бы не эти фотографии, то в газете бы только посмеялись, посчитав письмо исключительно пьяным бредом деревенского жителя. Даже весьма вероятно, письмо Федора Онуфриевича появилось бы в печати с комментарием какого-нибудь корреспондента о том, что делает с людьми белая горячка, как тяжела жизнь простого колхозника, если председатель колхоза регулярно прикладывается к рюмке или к стакану, а все бы это заканчивалось призывами — «Пьянству — бой!» и «Искореним алкоголиков из руководящего эшелона!» Однако фотографии убеждали. И вместо разгромной статьи последовал визит Пупкина Виталия Станиславовича, молодого человека лет двадцати семи-двадцати восьми, а в общем — несколько неопределенного возраста, любящего мартини и джинсово-кожаный прикид, корреспондента этого самого «Вечернего Энска», в деревню Захлябино, где и проживал председатель колхоза «Рассвет», бывший «Флагман перестройки», а ранее — «Путь к коммунизму».
Еще в стареньком расхлябанном «ПАЗике», который, астматически хрипя, вез Виталия Станиславовича из Энска в Захлябино, корреспондент обратил внимание на весьма напыщенного молодого человека определенного возраста (а именно — двадцать девять лет, четыре месяца и двенадцать дней), едущего в ту же деревню. Так как пассажирами автобуса были, в основном, колхозники, возвращающиеся с рынка, то молодой человек в сером костюме-тройке, белой рубашке и при галстуке (это в тридцатиградусную жару!) невольно привлекал внимание. В голове Виталия Станиславовича замельтешили ужасные мысли о том, что проклятый Федор Онуфриевич написал письмо не только в «Вечерний Энск», а еще и куда-нибудь в столичную газету, которая тоже решила прислать корреспондента. Он уныло подумал о том, что если данный молодой человек в костюме и при галстуке действительно является корреспондентом столичной газеты, то сенсация может и не получиться. А ведь Пупкин уже мечтал о том, как центральная пресса начнет драться за право напечатать его репортаж о птеродактиле. Где-то на задворках приятных мечтаний Виталия Станиславовича даже теплилась мысль о том, что этот захлябинский птеродактиль позволит ему перейти в более престижную газету, получать более высокую зарплату, что, несомненно, очень бы понравилось его жене и Зиночке из промтоварного магазина. Он вспомнил, как радостно всхлипывала Зиночка, провожая его в Захлябино, ее широко распахнутые доверчивые голубые глаза и розовые губки, накрашенные помадой № 9 производства одной из московских фабрик, прошептавшие на прощанье: «Витасик, я верю в тебя! Привези мне десятка два деревенских яиц, лапупсечка мой!»
Молодым человеком в костюме и при галстуке был Кузькин Леонид Борисович, младший научный сотрудник НИИ, мечтающий о кандидатской диссертации, палеонтолог. Прослышав о птеродактиле в Захлябино, он немедленно оформил отпуск за свой счет и бросился на поиски сенсационных материалов, могущих стать научным открытием. Леонид Борисович, подобно Виталию Станиславовичу, мечтал о славе, Нобелевской премии, переезде в столицу, звании академика и прочих простых радостях жизни. Зиночкой он обременен не был, однако был женат и являлся отцом двух маленьких Кузькиных-близнецов. Зарплата младшего научного сотрудника не позволяла его жене носить норковые манто, посещать шикарные рестораны и покупать сыновьям конструкторы Lego. Поэтому Леонид Борисович был ежедневно руган своей ненаглядной супругой, под аккомпанемент непрекращающегося нытья отпрысков: «Хотим игрушку! Хотим мороженое! Хотим в парк! Хотим… хотим… хотим…» Древнее пресмыкающееся давало шанс. Это была, как говорится, путевка в жизнь, потому как то существование, которое влачил Кузькин в родном НИИ и дома, жизнью назвать сложно. Леонид Борисович поглядывал на Виталия Станиславовича, мучимый смутными сомнениями.
