22.03.20…г.
Уши болели. Во рту стоял привкус крови. Оглушительный подавляющий гул растекался во все стороны, стремясь скрыться за горизонтом. Его высокое мерцание разваливалось, постепенно теряя целостность, и отдельные маленькие брызги звуков катились куда-то в высоту подобно… ну, этому самому… ну, этому… чему? Что-то знакомое было для него в этом звуке. Звон чего-то стеклянного, нет, медного по… по чему? Гул утекал вниз, в землю, теряя свою плотность, и вот уже он не был слышен ухом, а лишь отдавался во всем теле дрожью, которая все замирала. Амплитуда колебаний резонанса спадала, и уже можно было попробовать вздохнуть. Он осторожно попытался приоткрыть глаза. Это было нелегко. Глаза как будто склеились и сильно болели. Влажным жаром жгло веки. Сквозь узкую щелочку он увидел что-то рыже-коричневое, пятнистое, какие-то крупинки на желтом, вот какая-то букашка пробежала по… — «стоп!… листья… это — листья», — радость узнавания охватила его — «Значит… я жив… и со мной более-менее все в порядке…» Но в следующую секунду разум окончательно проснулся в нем.
— Э… а… собственно, где я?
В течение времени, пока он задал этот вопрос самому себе, мозг лихорадочно соображал, какое бы ему придумать правдоподобное объяснение данному состоянию и, собственно, как составить минимальный план, что делать дальше.
— Я лежу на земле… Ура… Это уже неплохо, падать, видимо, некуда. Так-так…
Осторожно приподняв голову, он огляделся. Хотя в воздухе присутствовали обычные звуки, чирикали птицы, шумел слегка ветер, тишина после… после чего?… была давящей. Стоящие вокруг деревья слегка двоились в глазах.
— Интересно, что это так бумкнуло?! — спросил он себя и радостно отметил, что чувство юмора еще служит ему.
Удалось немного снять напряжение. Только теперь он почувствовал, как болят все мышцы. Он чувствовал, как дюйм за дюймом, очень медленно, железная хватка оставляла его руки и ноги, и они начинали слушаться.
— Ага… видимо, осень… листьев нет… снега только припорошило, видать…
Еще не до конца понимая, холодно ему или тепло, он приподнялся на руках и сумел встать на четвереньки. Из кармана выпало что-то и скрылось среди листьев. Он пошарил рукой, попутно отметив, что она вся в крови, нащупал что-то твердое и поднес к глазам. Резкость восстанавливалась скачками. Все плыло вправо, как заевшая пластинка.
Это была фигурка, вырезанная из камня. Он машинально сунул ее в карман куртки.
— Куртка! Я в куртке.
Только сейчас он понял, что неплохо бы осмотреть себя.
— Хм… интересно… чьи-то штаны… не мои… свитер полосатый… не мой… ботинки… ботинки мои! И куртка.
Куртка была не его, но явно что-то знакомое в ней было.
Он поднялся на ноги. Кругом одни деревья. Реденькая рощица уходила во все стороны. Все тело было мокрым, но одежда оставалась сухой. Он еще раз осмотрел руки. Они были какими-то влажными, какими-то маленькими, съежившимися. Пальцы были в подсыхающей крови. На тыльной стороне ладони тоже была кровь. Кое-как очистив руки от липкой земли, он тщательно осмотрел себя на наличие ран. Их не было. Ни одной.
— Не моя. Хм… странно…
Вдруг он услышал далеко за деревьями шум.
— О… шоссе, что ли? Ну-ка, ну-ка…
И он медленно заковылял в направлении звука. Теперь уже более ясно он слышал нежный и журчащий звук проезжающих машин. Смертельная жуть пережитого покидала его, уходя постепенно в небытие, секунда за секундой…
— Неужто я так напился? — думал он, пробираясь через залежи высохших веток, — и как меня угораздило в это болото попасть? Хорошо, хоть не замерз. Ведь утро уже… наверно, утро. Светло.
Он глянул вверх, и среди деревьев увидел клочок ясного синего неба. Дальше было черно и серо. Чернота в небе растекалась, убегая к краям, освобождая место голубой прозрачности.
— Гроза была, что ли? А я сухой… Нет, все-таки, какого дьявола и какая скотина меня сюда затащила? И где эта самая скотина сейчас? И вообще, снег кругом…Бред какой то…
Он на мгновение вдруг осознал, что не чувствует ни малейшего признака алкоголя во рту, но шок, все еще сотрясавший его, заставил забыть это маленькое несоответствие.
— Вот черт! Что я скажу на работе? Или сегодня выходной?
Он внезапно остановился. Ясность рассудка ударила его, как фотовспышка.
— А какой сегодня день-то? А… месяц?
Далее он тут же понял, что вопрос, какой сейчас год, даже задавать не стоит. Он не знал.
— А кто я? Ми… ни… что-то с «и»… потом «а»,… нет, «о»… Рюха! Почему «Рюха»? Аааа… Андрюха!
Память включилась. Двор, школа, учительница, открывающая классный журнал, ее синие глаза, необычайно синие глаза… они так ему нравились…
— Ивченко! — голос хлестко ударил звоном изнутри в макушку, и он даже зажмурился.
Анна Андреевна. Ну да… Голос ее забыть трудно. Насмешливая улыбка, сияющие синие глаза и длинные прямые светло-серые волосы. Для парней в классе это был удар ниже пояса. У девчонок в классе шансы упали до нуля. А она стояла высокая, стройная, в обычном платьице, без сережек, цепочек, брошек и прочей ерунды, которую в изобилии надевали на себя учителя постарше, стояла около первой парты, опустив на нее свою руку, и держала другой рукой журнал.
