Эти строки о войне и о своих сверстниках я пишу в Подмосковье, недалеко от станции Лобня.
Шумят пригородные электрички. И почти не смолкает гул самолётов. Самолёты поднимаются со столичного Шереметьевского аэродрома.
Аэродром рядом. Самолёты летят ещё так низко, что на них видны опознавательные знаки. Знаки авиакомпаний разных стран. Шереметьево — порт международный.
Улетают гости, друзья. Улетают люди с конференций и форумов. Держат путь по воздуху завершившие переговоры дипломаты.
А под крылом у них — на земле, на высоком каменном постаменте, — стоит старая зенитная пушка. На постаменте выбиты слова: «Здесь был остановлен враг». И далее: «На этом рубеже 1–3 декабря 1941 года артиллеристы 13-й батареи 864-го зенитного артполка остановили фашистские танки, рвавшиеся к Москве».
Снимем шапки перед этим памятником! Вспомним героев, вспомним суровую осень и жестокую зиму.
Той осенью я был в Москве. Артиллерийская школа, в которой я учился, строила укрепления на подступах к городу, и до нас доносилась артиллерийская канонада. Над нами летали желтобрюхие «юнкерсы».
Тогда нам было по семнадцати. На фронт нас не отправляли. Не отправляли, несмотря на то что на комсомольских собраниях мы не раз принимали решения: «Просить командование...»
Зал в такие минуты гудел, руки тянулись, а на трибуну взлетал рассвирепевший старший политрук Сергей Александрович Поляков. Стучал ладонями по пюпитру и перекрывал своим громким, властным голосом шум зала:
— Тише! Прекратить голосование! Командование без вас знает, что с вами делать. Всем останется, всем достанется!
У пушки останавливаются туристы, экскурсанты.
— ...неужели они были так близко?!
Фашистским танкам оставалось всего несколько километров до Дмитровского шоссе, до Красной Горки, до канала Москва — Волга.
У Красной Горки стоит придорожный знак «29 км». Это от центра города.
В других местах, чуть дальше от столицы, они вышли к каналу.
Злобствующие гитлеровские танкисты расстреливали из пушек скульптуры, установленные у трассы канала. Били болванками по гипсовым физкультурницам. Но мачты высоковольтной передачи, идущей от Рыбинской гидростанции к Москве, они не тронули. Волга над их головами посылала энергию осаждённой столице.
Гитлеровцы не взорвали опоры, не перерезали эту линию. Даже не попытались с целью проверки подключиться к ней. По их сведениям, гидростанция не была достроена. И эти сведения на начало войны являлись правильными. Недостроенное здание ГЭС прикрывал брезент. Вместо крыши.
Фашистское командование, руководствуясь своей логикой, считало: если гидростанция не была закончена к началу войны, то какой же смысл отступающим большевикам продолжать на ней работы? И ещё: откуда у русских найдётся столько сил и упорства, столько настойчивости, чтобы в короткий срок в такое тяжёлое время завершить стройку?
Более того, бездействующей немцы считали Рыбинскую ГЭС и в начале сорок четвёртого года. Она для них не представляла интереса. Об этом говорила карта, найденная у сбитого тогда фашистского лётчика...
...Улетают самолёты. А под ними, на земле, — пушка.
Эта пушка, окрашенная в зелёный фронтовой цвет, и сейчас стреляет.
Не снарядами — самим фактом своего присутствия здесь.
Она говорит: до Москвы оставались считанные километры, а пал всё-таки Берлин.
Она напоминает, что даже из трагических, катастрофических обстоятельств мы победителями вышли.
Своими силами вышли. Теми силами, которых вроде бы уже и не было. Так писали газеты на западе: не было. И что Красной Армии почти не осталось. И психика у народа подавлена и расстроена.
Мерили по себе. Прикидывали: «А если бы у стен нашей столицы стояли пятьдесят дивизий врага? Дивизий, которые ежедневно вооружает и снаряжает весь континент? Что было бы? Сдались бы...»
И сдавались. Сколько столиц пало в Европе!
Французские буржуазные правительства строили «линию Мажино». Эта линия, обошедшаяся в своё время в миллиарды франков, так и не сыграла в обороне Франции никакой роли.
Теперь она... продаётся по кускам. Желающие — и, конечно, имеющие франки — приобретают подземные казематы, бетонные артиллерийские гнёзда и устраивают в них... плантации шампиньонов.
А в старой Брестской крепости шампиньоны не разводят. Сюда идут на поклон. Идут подышать воздухом отваги и бессмертия.
Немцы не подключились к высоковольтной линии, шедшей от Рыбинской ГЭС к Москве, чтобы проверить, есть ли в ней напряжение. Этот технический факт сам по себе ничего не означал бы, если бы не свидетельствовал о том, что они не попытались подключиться к нашим сердцам. Не проверили, какое в них сопротивление, напряжение. Какой сокрушительный для захватчиков зреет в них разряд!
Напряжения, силы хватило не только на оборону. Не только на то, чтобы себя отстоять.
Те западные газеты, что хором писали о неминуемом падении Москвы, объясняли наши последующие победы «русским чудом». Чудеса — для маленьких детей и для невежд. Потом говорили о «загадках русской души». Загадки — тоже детская категория. Пытались «подключиться» к нашим сердцам. «Подключаются» и сейчас. Но... испорченными аппаратами. Умышленно испорченными. Себя обманывают.