Он стоял в растерянности и недоумении и горечь нестерпимой обиды отражалась на его лице. Как же так? Самые лучшие — зрелые — годы своей жизни отдал он, работал дни и ночи как проклятый, без выходных и отпусков, не нажил ничего, кроме язвы желудка и двух инфарктов, и никогда не был этим удручен, не жаловался, не сожалел, зная, что за все в этом мире приходится платить и собственные недуги — совсем небольшая цена за то, что вверенный ему комбинат из конически отстающего стал передовым, по которому все равнялись в отрасли, и не только освоил за первые три года все проектные мощности, но и за последующие две пятилетки выпуск продукции увеличил вдвое по сравнению с проектом. И все — без каких-либо дополнительных капитальных вложений: на тех же производственных площадях, с тем же оборудованием, с таким же (и даже меньшим!) количеством рабочих и инженеров. А обретенная экономическая мощь предприятия позволила в кратчайшие сроки превратить нелепый деревянный городок в современный город. На месте полуразвалившихся дореволюционных еще лачуг с «удобствами во дворе», взметнулись ввысь двенадцатиэтажные небоскребы, Дворец культуры, огромная чаша стадиона, Дворец спорта с искусственным льдом хоккейного поля и бассейном международного класса, какому позавидует и иной олимпийский город. И только он сам, директор, знал, какой беспрерывной нервотрепки, физического, умственного, духовного напряжения, каких дипломатических хитростей и сделок с совестью стоило это преображение.
«Виновен!», — сказал государственный обвинитель.
«Виновен!», — говорили те, кто еще совсем недавно умилялся, восхищался им, славил его и на собраниях и — чем он особенно гордился — дома в своих благоустроенных квартирах, в своих семьях, где льстить надобности не было, те, что искренне уважали некогда его.
За что? Он не взяточник, не вор, не убийца, с которыми на одну доску поставили его обвинители. Всю свою жизнь он отдал служению людям, делал все, чтобы им с каждым годом лучше жилось.
И вот — на тебе! — они же заклеймили его страшным, отвратительным, несправедливым словом: преступника. Несправедливо. Ибо даже то, за что его судят, сделал он, защищая не себя, не собственное свое благополучие, но благополучие, здоровье, самую жизнь жителей города.
Нет, нет — он вовсе не виновен в случившемся и сделал единственно возможное, чтобы предотвратить гораздо худшие последствия. Кто мог предположить, что разразится гроза, хлынет ливень, сравнимый лишь с тропическим, какого не было в этих краях никогда! Даже широкие новые проспекты города заполнились водою почти на полметра, все движение остановилось, и только его машина, как глиссер разметывая по сторонам волны, летела по опустевшим улицам. Разве он виноват, разве он вызвал это стихийное бедствие?
Нет, звонок начальника цеха очистки промстоков не застал его врасплох. И не то чтобы он ожидал этого, нет, с чистой совестью он мог сказать, что ожидал чего угодно, но только не прорыва накопителей отходов производства — просто как человек дела он привык мгновенно реагировать на любые неожиданности, грозящие самому делу, и находить моментальные решения, устраняющие опасность. И когда сам увидел размеры аварии, когда, понял, что нельзя остановить разрушение бетонных стен накопителей и вырывающегося во все ширящийся пролом потока ядовитых, опасных для всего живого стоков, потока, готового обрушиться на город, на беззащитных жителей, он отдал единственно возможный приказ: открыть все задвижки и шлюзы накопителей и сбросить отравляющие вещества в реку. А когда и оператор и начальник цеха замешкались, струсив, испугавшись ответственности, он сам, директор, нажал на кнопку пуска устройств аварийного сброса. Потому что нельзя было ждать ни минуты, потому что понимал он: промедление гибели подобно. Гибели сотен, а может, тысяч жителей города, если поток двинется на его улицы, просочится в подземные горизонты, откуда питается водою городской водопровод. Ибо даже незначительная примесь содержащихся в накопителях промышленных стоков — он это отлично знал! — способна была сделать воду из-под крана, из водоразборной колонки и колодцев сильнейшим ядом. Река же моментально может унести прочь всю эту отраву, разбавить ее мощью своих вод, спасти город от опасности.
Он спас людей. Спас! А они — превратили его в уголовника!
А ведь все могло обернуться иначе. Ну да, река стала мертвой, мертвым стало и озеро, в которое она впадает. Но специалисты из экспертной комиссии подтвердили, что через два-три года отравляющие свойства сброшенных в воду веществ нейтрализовались бы, а 15–20 лет спустя могла бы восстановиться и вся живность реки и озера. О, он не стал бы сидеть сложа руки, не стал бы ждать пока все естественно восстановится! Как только бы снизилась концентрация ядовитых веществ до предела, в котором уже могут существовать безболезненно рыбы, другие обитатели вод, он заселил бы эти воды самыми лучшими, самыми отборными породами — на радость людям. Средства бы нашлись, и, какими бы огромными они ни были, это совсем недорогая цена за спасение людей. Если бы не нелепая случайность…
