Скрежет железа о камень. По проложенным в бетонном полу рельсам движется тяжёлая тележка. Он ясно видит, как её лениво толкают заключённые в синих комбинезонах. Раздают еду. Вот надзиратель вытаскивает связку ключей. Ключ мягко входит в хорошо смазанную замочную скважину, с лязгом распахивается ржавая дверь.
Всё сразу приходит в движение. Коридор оживает, наполняясь звуками. Топот, голоса людей и всё перекрывающий шум воды. Кто-то моет посуду, кто-то спускает в унитазе воду, кто-то стирает. Внутри стен перемещаются мощные потоки. Здание, точно живой организм, перегоняет по путанице внутренних органов кишечный сок, кровь, слизь. Но вскоре всякое движение снова замирает. Теперь заключённые предоставлены сами себе, каждый может заниматься чем угодно. Кто-то сплетничает, кто-то играет в шахматы, кто-то самозабвенно трудится, кто-то сочиняет стихи, кто-то пишет письма, кто-то читает.
Расстелив на полу одеяло и соорудив из матраса что-то вроде стола, Такэо усаживается за него. Открыв недочитанное «Место человека в природе», он пробегает несколько строк, чтобы поупражнять глаза, но чтение его не увлекает. Взгляд, цепляясь за знаки, застревает на одном месте.
Его мучит дурное предчувствие. Наверняка сегодня утром придут за ним. Неприятно ощущать себя беспомощным пламенем свечи на ветру. Вдруг откроется дверь и его задует. И всё, конец.
На рассвете ему приснился нехороший сон. Всю ночь он слышал рёв ветра и шум дождя, но, скорее всего, это тоже было во сне: выглянув утром в окно, он увидел, что на сухом асфальте внутреннего дворика играет солнце. Сны слишком часто предвещают вполне реальные события. Сколько раз бывало, что ему снился дурной сон про заключённого из соседней камеры и потом с тем действительно случалось несчастье. Так что нет никакой гарантии, что эта буря не предвещает реальную беду.
Чёрное будущее уверенно подкрадывается к нему. Не зря его гнетёт это тревожное предчувствие.
Он посмотрел в сторону окна. Камера в полтора квадратных метра, с деревянным полом, прямо под окном умывальник, справа — унитаз, слева — небольшой шкафчик. Умывальник, прикрытый деревянной доской, одновременно служит столом, унитаз с опущенной крышкой — стулом. У шкафчика — дверцы из грубой проволочной сетки, сквозь которую просматривается всё, что находится внутри. Ничего особенного, все здешние камеры оборудованы одинаково, он давно привык.
Но сейчас он видел это словно со стороны, как будто уже с того света. Ему слышались громкие мужские голоса.
— Да-а… Значит, здесь и сидел Такэо Кусумото, которого недавно казнили? Ничего не скажешь, всё у него в полном порядке.
— Похоже, аккуратный был человек.
— Глянь-ка, сколько у него словарей! Ну и грамотей! Большой католический словарь, Библия, «Образцовый христианин». А он что же, был христианин? Да, точно, на стене, видишь, католический календарь, образ Девы Марии, открытки с видами траппистского монастыря.
— А бельишко-то всё постирано. И впрямь, аккуратный был малый. А вот, гляди-ка, картонная коробка с письмами. Набита битком. Все тщательно разложены по пачкам и каждая перехвачена резинкой. Да и в комнате нигде ни пылинки.
— И цветочки любил. Видишь, тюльпаны и хризантемы в банке из-под кофе.
И мужчины приступают к уборке. Все принадлежавшие ему вещи будут собраны и вынесены. В опустевшей камере с голыми стенами не останется ни малейшего следа от её прежнего обитателя…
Кстати, что-то здесь не так. Придя в себя, он впился взглядом в полку, где стояли Большой словарь и Библия. Его глаз отметил явный беспорядок в обычно безукоризненно ровном ряду. Да и католический календарь скособочился.
Каждое утро, едва проснувшись, он карандашом зачёркивает вчерашнее число, поэтому он, конечно же, прикасался сегодня к календарю, но не мог же он сдвинуть его набок, это было не в его характере: он сторонник строго вертикальных линий, любое отклонение от них выводит его из себя. А сейчас кажется, что двадцать шесть японских святителей[1] прилегли отдохнуть на распятия.
— Наверное, ветер, — пробормотал он про себя.
— Какой там ветер! Сегодня совсем тихо, — возразил ему внутренний голос.
— Но ведь, кроме меня, здесь никого нет. Никто не заходил после вчерашней поверки…
— И всё-таки кто-то был.
— Но кто?
Поднявшись, он подошёл к шкафчику и внимательно осмотрел стоящие на нём вещи. Вот и гипсовая фигурка Богоматери с Младенцем чуть-чуть сдвинута. Да и книги стоят как-то неровно, хотя он всегда следит за тем, чтобы корешки были выровнены по прямой линии. Из папки торчит листок плотной бумаги. Он попытался впихнуть листок обратно, но только смял его. Недовольно щёлкнув языком, вытянул листок — с мятой бумаги глумливо ухмылялись напечатанные на машинке буквы:
Кассационную жалобу оставить без удовлетворения.
Копия решения суда. Шесть лет назад, двадцать пятого января, это определение вынесла Вторая кассационная коллегия Верховного Суда. На заседаниях Верховного Суда ответчики не присутствуют, и мать сразу же из зала суда примчалась к нему, чтобы сообщить о результатах. Она плакала. Он стал утешать её, мол, приговор ведь не сразу приводится в исполнение. Мать требовала, чтобы он написал ходатайство о пересмотре решения суда, и на следующий день к нему пришёл его адвокат Хироси Намики, от которого он узнал, что по рукам и ногам скован крепчайшей цепью параграфов и статей закона.
