Город жил предстоящей премьерой. И вот пришел долгожданный день, точнее сказать, вечер. Измученное зноем солнце, наконец, заползло за громады небоскребов, но жара по — прежнему не спадала. В воздухе, насквозь пропитанном запахом раскаленного пластика, лениво плавали Бог весть откуда занесенные паутинки. А внизу суета, шум, грохот, звон многомиллионного мегаполиса.
За несколько часов до открытия началось всеобщее движение в сторону нового концертного зала. С натужным ревом на взлетно — посадочные площадки окружающих зданий опускались аэробусы. Меж ними, оглушительно стрекача, сновали малолитражные аэромобили. На самом дне уличных каньонов с лязгом останавливались цепочки монорельсовых вагонов и, выдавив из себя шумную толпу, уносились прочь. Вышедших подхватывал многоголосый поток, который соединял подземку со входом в концертный зал.
В атмосфере всеобщего ожидания и нескончаемых обсуждений было просто невозможно остаться равнодушным. И потому сотни, тысячи людей предпринимали отчаянные попытки любыми путями заполучить билет на премьеру. Оптимисты с утра толпились в кассах в надежде на бронь или дополнительные места, ругались с кассирами, требовали администратора. Остальные на ближних и дальних подступах в шуме и сутолоке, среди скрежета тормозов и сирен регулировщиков ловили лишний билетик, рискуя попасть не в концертный зал, а в лучшем случае в ближайший госпиталь. Кому‑то везло…
Счастливчики, миновавшие входную дверь, растекались по фойе, смотрели гало графические фильмы, ели мороженое и грохотали игровыми автоматами. Но вот звенит звонок. Все мигом забыто: и дискотека, и бар, и стереотелевизоры. Все устремляются в зал. Там, утопая в воздушно — мягких креслах, каждый устраивается поудобнее.
Звучит второй звонок, третий…
Наконец гаснет свет, шевеления и шорохи стихают. Появляется легкое бирюзовое свечение. А впереди два часа наслаждения — два часа непривычной, полной, таинственной и такой долгожданной тишины…
1980
