— Всё в порядке, — произнёс доктор. — Лягте на подушку, постарайтесь расслабиться.
Его голос звучал, словно приглушённый расстоянием в несколько миль, как будто, обращаясь к ней, он кричал издалека.
— У вас сын.
— Что?
— У вас отличный сын. Вы понимаете меня? Отличный мальчишка. Слышали, как он закричал?
— Доктор, с ним всё в порядке?
— Разумеется.
— Покажите мне его.
— Одну минуточку.
— Вы уверены, что с ним всё в порядке?
— Абсолютно уверен.
— Он всё ещё кричит?
— Постарайтесь отдохнуть. Не надо ни о чём беспокоиться.
— Почему он замолчал, доктор? Что с ним случилось?
— Не волнуйтесь, пожалуйста. Всё абсолютно нормально.
— Я хочу видеть, дайте мне взглянуть на него.
— Дорогая моя, — доктор погладил её руку, — у вас отличный, сильный, здоровый малыш. Вы мне не верите?
— Что делает с ним та женщина?
— Младенца готовят, чтобы он вам понравился. Его надо немножко обмыть. Потерпите, на это уйдёт не более двух минут.
— Вы можете мне поклясться, что всё нормально?
— Я вам клянусь. Лягте на спину, отдохните. Закройте глаза. Закройте, закройте глаза. Вот так, хорошо, умница…
— Я так часто молилась, чтобы он выжил, доктор.
— Конечно, он будет жить. А в чём дело?
— Все остальные умерли.
— Что?!
— Никто из моих детей не выжил, доктор.
Доктор стал у кровати, глядя на бледное, измученное лицо молодой женщины. Он видел её впервые. Они с мужем недавно приехали в город. Жена хозяина гостиницы, помогавшая принимать роды, рассказала, что муж работал на границе, на таможне, и что они появились в гостинице неожиданно, с одним саквояжем и чемоданчиком, месяца три назад.
Муж пил запоем, и вообще — наглый, несносный коротышка, не то что жена, женщина молодая, набожная и деликатная. Она была всё время грустна, ни разу не улыбнулась — за то время, что они прожили здесь, хозяйка ни разу не видела, как она улыбается. Говорили ещё, что это его третий брак: первая жена умерла, а вторая развелась с ним из-за чего-то гадкого; но то были только слухи.
Доктор нагнулся и подтянул простыню повыше.
— Вам не о чем беспокоиться, — мягко сказал он. — Ребёнок как ребёнок, ничем не хуже других детей.
— Мне и про остальных говорили так же. А я всех потеряла, доктор. За полтора года я потеряла троих детей. Не удивляйтесь, что я так тревожусь.
— Троих?
— Он у меня за четыре года четвёртый.
Доктор неловко переступил с ноги на ногу.
— Вам не понять, что это такое, доктор, — потерять их всех, всех троих, одного за другим. Они передо мной стоят как живые. Вот личико Густава, я вижу его так ясно, как если бы он лежал сейчас рядом со мной. Густав был очень славный мальчуган, но очень болезненный. Ужасно, когда они всё время болеют, а ты ничем, ничем не можешь помочь.
— О да.
Женщина приоткрыла глаза и несколько секунд пристально смотрела на доктора; потом снова закрыла их.
— Мою дочурку звали Ида. Она умерла незадолго до Рождества, четыре месяца назад. Жаль, что я не могу показать вам Иду, доктор.
— Теперь у вас есть другой ребёнок.
— Но Ида была такая хорошенькая!
— Да-да, — сказал доктор, — я знаю.
— Откуда? — вскрикнула женщина.
— Я не сомневаюсь, что она была прелестной девочкой. Но и ваш новый малыш не хуже.
Доктор отвернулся, отошёл и посмотрел из окна на улицу. За окном был унылый пасмурный апрельский день. Огромные дождевые капли падали на красные крыши домов и разбивались о черепицу.
— Иде было два года, доктор… Ах, какая она была хорошенькая! Весь день я не могла отвести от неё глаз, с самого утра, когда одевала её, и до вечера, когда она уже лежала в кроватке. Я так боялась, что с моей крошкой что-то случится, я уже привыкла жить в постоянном страхе. Я лишилась и Густава, и маленького Отто, у меня никого не осталось, кроме неё. Порой я по ночам просыпалась, подходила к её кроватке на цыпочках и наклоняла ухо к её ротику, чтобы убедиться, что она дышит.
— Постарайтесь отдохнуть, — подходя к постели, сказал доктор. Пожалуйста, постарайтесь отдохнуть.
В её лице не было ни кровинки, кожа у рта и возле ноздрей приняла голубовато-серый оттенок. Несколько прядей влажных волос прилипли ко лбу.
— Когда она умерла… Я ведь уже была снова беременна, доктор. Он прожил во мне четыре месяца, когда умерла Ида, но после похорон я кричала: «Я не хочу! Я больше не вынесу! Я не могу больше хоронить детей!» А муж… Он расхаживал с большим стаканом пива между гостей, и вдруг быстро обернулся ко мне и сказал: «У меня есть новости, Клара, хорошие новости». Вы представляете, доктор? Мы не успели похоронить третьего ребёнка подряд, а он стоит со стаканом пива в руке и говорит, что у него хорошие новости. «Сегодня, — говорит, — я получил назначение в Браунау, так что давай собирайся без промедления. Там, — говорит, — ты, Клара, начнёшь всё заново. На новом месте, под наблюдением нового врача…»
— Вам больше нельзя разговаривать.
— Ведь правда вы новый врач, да?
— Да, разумеется.
— И мы в Браунау?
— Да.
— Я боюсь, доктор.
— Вам надо взять себя в руки и ничего не бояться.
— А чем лучше этот, четвёртый, тех, остальных?
— Вы должны выкинуть из головы подобные мысли.
— Не могу. Я знаю, у моих детей в крови есть что-то, что убивает их, да, да, точно.
