Следуя рейсом Мурманск — Берген, наш пароход «Илья Мечников» проходил вблизи Лофотенских островов. 20 октября с. г. в 16 часов 40 минут по московскому времени в проливе между островами Вере и Москенес (район действия водоворота Мальстрем) вахтенный тов. Г. И. Мочалов обнаружил плавающий предмет, который был выловлен и поднят на борт. Он представлял собой полиэтиленовую канистру емкостью около десяти литров. Внутри канистры была найдена рукопись на английском языке, датированная 16 октября с. г. Согласно тексту рукописи она была помещена в канистру и брошена в один из водоемов Амазонского бассейна. Таким образом, канистра достигла Лофотенских островов самое большее за четыре дня. Для этого она должна была двигаться со средней скоростью не менее тысячи миль в сутки. Скорости же океанических течений, как известно, в десятки раз меньше. Кроме того, нет оснований предполагать, что канистра, плывя по течению, двигалась наиболее коротким путем.
Очевидно, канистра перемещалась вне обычных путей распространения бутылочной почты. Из текста рукописи можно сделать предположение, что одним из таких путей мог явиться какой-то сверхглубинный канал, соединяющий два крайне отдаленных друг от друга географических пункта.
Ввиду того, что содержащиеся в рукописи сведения могут представлять собой большой научный интерес, мы решили передать рукопись Академии наук СССР.
Мы очень просим прислать нам научное заключение по поводу данной находки. Всем нам очень интересно знать, какими сведениями располагает современная наука относительно существования сверхглубинных каналов, а также природных феноменов: электростатических и гидродинамических.
По поручению команды парохода «ИЛЬЯ МЕЧНИКОВ»
капитан парохода Н. Е. Бабарин.
г. Мурманск.
Борт парохода «Илья Мечников»
Храм «Черного тукана»
Сегодня я решил привести в порядок документы и записи. Они прошли со мной длинный путь, и сейчас наступила пора расстаться. Ведь я далеко не уверен в успехе своего предприятия. Оно рискованно, ох, как рискованно, я это очень хорошо знаю.
То, что будет вложено в полиэтиленовую канистру, ни в коей мере не является моим завещанием или просьбой о помощи. Мне просто кажется, что, как ученый, я не имею права подвергать риску содержащийся в моих дневниках ценный исследовательский материал. Он может еще кому-нибудь пригодиться. Кому? Не знаю. Всем людям сразу или безумцу, способному, подобно мне, все бросить и… Но лучше не нужно об этом, лучше попытаться постепенно распутать хитроумный клубок моих десятилетних приключений.
У меня не очень простая задача. Необходимо разобрать многочисленные записи имен людей, названий рек, городов, деревень, племен. Они перемежаются с отрывками из моего дневника, стихами и документами о последней экспедиции полковника Фосетта.
Фосетт, Фосетт, путеводная звезда, призрачный свет которой долгие годы грел меня сильнее солнечных лучей. Не могу произносить этого имени без глубокой благодарности.
Рядом со мной стоит открытая канистра. Один за другим я протискиваю внутрь ее листки бумаги, исписанные разными чернилами. Записи производились в разное время и в различных местах земного шара. Узнаю свой лондонский дневник, карандашные каракули, сделанные при свете костра под диктовку пьяного румберо, машинописный текст документов, связанных с именем Фосетта. Кое-что приходится дописывать прямо сейчас под порывами холодного ветра, налетающего с плато.
В полумили от меня, там, где плато обрывается в бездну, грохочет стеклянная стена. Она сверкает, будто начищенный до блеска гигантский шлем. Она манит и тревожит меня, я тороплюсь окончить работу, в то же время мне хочется, чтобы все было понятно тому, в чьи руки попадет эта рукопись…
Где рай индейский Маран-им,
Спросите реку Смерти!
Желтую Риу-Мансу,
Желтую, как золотые крыши Манауса…
И покраснеет она на закате,
Красною станет, как краска уруку,
Кровью индейцев красная Риу-Мансу,
Кровью ваура, шеренте, каража, трумаи,
Явалапити, камайюра и мехинаку
note 1.
Ночью спросите ее о пути в Маран-им,
Черною станет вода, черною, как женинапо
note 2.
Не небо черно! Это память черна…
Забвенье черно об исчезнувших и истребленных.
Не нужно грустить в праздник Мавутсинима,
Большую реку и индейцев.
Спросите его о пути в Маран-им,
И вы поймете, как молчалива сельва…
Но нет, вы не поймете… Вторая сигнальная система здесь не действует. Это нужно испытать самому. Чего искал я в болотах Шингу, к чему стремился, задыхаясь в мангровеnote 4 Риу-Мансу? Когда-то мне легко было ответить на эти вопросы. А теперь… я все чаще прихожу к мысли, что ответить на них невозможно. Я чувствую, что вы не понимаете меня. Но не нахожу нужных слов. Помните, у Киплинга?
Рассказал ли я про реку? Иль на ней поставил мету?
Взял ли пробу с самородком? Нет, не я копался там!
Потому что сам Создатель втрое мне платил за это.
Только ты понять не можешь. Уходи и действуй сам.
Теперь понимаете? Мне только казалось, что я чего-то ищу, к чему-то стремлюсь. Сельва сама по себе и цель, и награда, и судьба. Я отдал ей все: молодость, талант, любовь, здоровье. Все! А чего достиг? Не спешите отвечать. Сначала подумайте о моих глазах, которые видели то, что лишь смутно мерещится поэтам. Не забудьте о моей коже, которая каждой клеткой впитывала грозовой аромат настоящей жизни. А мои нервы? Всегда натянутые, как тетива, не они ли ежечасно играли в рулетку со смертью? И вопреки традиции крупье постоянно проигрывал… Нет, не спешите говорить, что я ничего не вынес из сельвы.
