Суббота
Первый луч «дня» появился над Сектором Коперник в пять часов сорок пять минут и семь секунд.
Командир батареи на линии Белых был человеком добросовестным. Его артиллерийский удар оборвал кофепитие Черных, которые надеялись подлить его хотя бы до пяти пятидесяти. Когда система быстрого оповещения под находившимся наготове куполом пронзительно заверещала — звуковая трансформация уловленного сигнала, что залп произведен, — Черные с нескрываемой досадой переглянулись и отшвырнули свои питьевые сосуды.
— Веселенький спорт! — пробормотал кто-то.
Окружающие поглядели на него и рассмеялись: явно зеленый офицерик, прямиком из Академии.
Один из ветеранов, в экипировке еще тех времен, когда Черные делились на Черных Первых и Черных Вторых — пока их не объединили, — глухо фыркнул.
Потом он начал ставить на место пузырь шлема вакуум-скафандра, но перед тем, как захлопнулся пластколпак, невнятно произнес:
— Милый, тебе бы сюда, когда Белыми командовал один чероки… Имя у него было Молотые Кости или что-то в том же роде, а уж до крови он был сам не свой. Тогда бы ты был на линии уже в пять. В те времена он заставлял их бегать как следует, прямо ад творился, когда он брался за дело.
Он снова фыркнул, и несколько других офицеров согласно кивнули.
Молоденький лейтенант, которого он назвал «милым», повернулся и с интересом взглянул на говорившего.
— И как вы ухитрились его убить? Обстрел целый день с двойной нагрузкой? Передовым отрядом через кратеры?
— Нет, — равнодушно произнес ветеран, подмигивая друзьям. — Еще проще.
Внимание лейтенанта было поймано, как в капкан.
— Подождали, пока он вернется домой, а там банда головорезов всадила ему нож в глотку. Просто и быстро. На следующий день мы пили свой кофе без опасений.
Юнец замер. Лицо его постепенно превратилось в маску недоверия и ужаса.
— Вы хотите сказать… Да перестаньте же, вы это несерьезно!
Ветеран холодно глянул на него.
— Сынок, ты ведь знаешь, что я серьезно.
Он опустил вниз защелки на шлеме, обрывая тем самым разговор.
Однако, лейтенант продолжал протестовать. Он стоял в центре купола, держа шлем под мышкой, театральным жестом вытянув свободную руку к куполообразному потолку, и бормотал:
— Но это же незаконно! Когда объявили Луну полем боя, то в этом был смысл, я полагаю, а что толку разыгрывать на ней битвы, если мы начинаем убивать друг друга дома, и мне кажется…
— Ах, да заткнись ты, будь добр, ради всего святого! — произнес высокий, сухопарый майор со следом лучевого ожога, отвратительно изуродовавшего его челюсть. — Это вовсе не война, ты, юный кривляка! Это работа тех типов, которые стоял слишком близко к власти и борются за нее. Все, чему учили тебя в Академии, было миленьким и приятненьким, но пришла пора повзрослеть. Поработай-ка своей головой. То, что тебе вдалбливали, не всегда применимо здесь. Если кто-нибудь слишком часто шляется по пшеничным полям, ему грозит участь очутиться в вырытой для него яме. Тот индеец провалился в одну из таких, вот и все дела.
Майор отвернулся, защелкнул шлем и присоединился к группе остальных офицеров линии возле выходного шлюза. Молодой лейтенант стоял в одиночестве, наблюдая за ними, продолжая что-то бормотать. Остальные были связаны меж собой только через интерком и потому не слышали, что он говорит.
— Но война же… Говорят, что нам не следует больше пачкать Землю. Война здесь, снаружи, немного чище, человек может победить или умереть. или…А вы сказали, что его убили дома. Он вернулся домой, на Землю, и его убили там…
Майор медленно повернулся к шлюзовой камере и махнул лейтенанту отливающей металлом перчаткой. Самое время расходиться по отрядам.
Лейтенант торопливо надел шлем и присоединился к группе. Офицер-ветеран, который заговорил первым, развернул молодого человека с грубовато-добродушным юмором, проверяя надежность креплений, потом дружески похлопал лейтенанта по плечу, и они вместе прошли в переходную камеру.
Сигнал тревоги продолжал непрерывно выть уже добрые три минуты. Снаружи Черные и Белые начинали свой пять тысяч пятьсот восьмой день этой причудливой войны.
* * *
Тем ранним утром иглы, казалось, появлялись отовсюду. В мертвой тьме Темной Стороны их хвосты коротенько вспыхивали, когда корректирующие двигатели выводили ракеты на курс. Ни звука не раздавалось над лишенной атмосферы, изрытой кратерами поверхностью, но дрожь от каждого залпа распространялась по породам мертвого спутника, словно множество звонарей сошли с ума.
Там, куда они попадали, в серой мертвенной пыли поверхности лопались гигантские пузыри. Ослепительно яркие вспышки жили долю секунды и исчезали, поскольку из-за отсутствия атмосферы ничего не могло гореть. Там, куда вонзались иглы, обнажался лик Луны, новые кратеры яростно и слепо пялились в пустоту.
Ровно в восемь тридцать первые волны вооруженных отрядов развернулись вдоль изломанной линии Белых вблизи Кратера Лицемерия и, пройдя по краю Ночной Стороны, оказались в слепящем ярком свете Дневной. Наблюдательные прорези сжались до узеньких щелей, фильтры, приглушающие яркость света, надвинулись на гласситовые иллюминаторы, люди надели специальную экипировку, защелкали переключателями, приводившими в действие внутреннее кондиционирование и холодильные установки, и отключили лихорадочно работавшие обогреватели.
