Скрипка пела то высоким прозрачным девичьим голосом, то низким хрипловатым зрелым контральто. В ее звуках было все: и бесчисленные оттенки страсти, от ревнивой жажды обладания до нежной жертвенности, и молитвенный экстаз, и горький надрыв, и светлая вера. Нежность и грубость, ласка и угроза… Этот инструмент больше всех других напоминает человеческий голос, не случайно лучшие скрипки имеют собственные имена и стоят целые состояния.
Скрипка заплакала с берущей за душу щемящей тоской и замолчала… Мужчина вынул кассету из магнитофона и спрятал ее в нагрудный карман, ближе к сердцу. Он мог слушать эту запись бесконечно, но сегодня у него были дела. Неотложные дела.
Наверное, пересадочный узел между станциями метро «Гостиный двор» и «Невский проспект» – это самое людное место в Петербурге. Особенно в час пик.
В самый что ни на есть час пик, ровно в половине шестого вечера, по короткому пересадочному эскалатору снизу вверх ехал молодой, бедно одетый мужчина – китайская кожаная куртка, потертая кепка, помятое, скверно выбритое лицо. Он ехал, внимательно вглядываясь в людей, спускающихся навстречу. Как раз посредине эскалатора он увидел человека в длинном оливковом плаще, темной шляпе, черных перчатках и крупных очках с дымчатыми стеклами.
Увидев друг друга, эти двое, перегнувшись через разделявшую их нейтральную полосу, протянули одинаковые с виду сложенные газеты и обменялись ими. После этого обмена они разъехались, утратив интерес к окружающему. Дальнейшее их поведение разительно отличалось.
Мужчина в оливковом плаще, спустившись на станцию «Невский проспект», смешался с толпой, прошел насквозь всю платформу и на другом ее конце, оглядевшись по сторонам и убедившись, что в окружающей толчее никто не обращает на него внимания, вынул из кармана полиэтиленовый пакет, осторожно снял перчатки, стараясь не прикасаться к ним голыми руками, бросил их в пакет. Затем снял шляпу, смял ее и опустил туда же. В тот же пакет бросил и очки. Затем этот пакет опустил в скромно притулившийся в углу ящик для мусора и, снова оглядевшись по сторонам, нырнул в подошедший поезд.
Человек в дешевой китайской куртке, поднявшись на станцию «Гостиный двор», прошел несколько метров в окружающем его плотном потоке пассажиров, затем, воровато оглядевшись по сторонам, развернул сложенную газету. Увидев внутри небольшую стопку нарезанной газетной бумаги, он удивленно пожал плечами, на всякий случай пошевелил бумажную куклу пальцем… и тут с ним случилось что-то совсем непонятное. Он резко закашлялся, уронил на пол газету и ее содержимое, схватился за грудь. Лицо его посинело, кашель перешел в клекочущий хрип, он закачался, попытался вырваться из окружающей его равнодушной торопливой толпы. Спешащие по своим делам люди недовольно косились на странного человека: кажется, ему плохо? Больной – так сиди дома, не мешай занятым людям!
Человек в китайской куртке еще раз покачнулся и упал на колени. Он хрипел, задыхаясь, на губах у него выступила белесая пена. Толпа раздалась, обтекая его. Какая-то сердобольная женщина крикнула дежурной по станции, что мужчине плохо, и побежала дальше по своим делам. Через несколько минут в толпе, как ледокол среди крошащихся льдин, появился недовольный толстый милиционер: первое, что пришло в голову дежурной, – это что мужик просто выпил лишнего. Однако когда сержант пробился сквозь человеческое море к своему потенциальному клиенту, тот уже лежал на полу, не подавая признаков жизни. Рядом с ним валялась затоптанная газета и рассыпанная стопка нарезанной бумаги.
Теперь многие с любопытством смотрели на происходящее – как-никак событие, разнообразящее серое течение будней. Но один человек внимательно наблюдал за происходящим не из праздного любопытства. Он незаметно следил за мужчиной в китайской куртке с того самого момента, когда совершался обмен газетами на эскалаторе. Теперь же он старался находиться неподалеку от места происшествия, чтобы не упустить ничего существенного, но и не попасться на глаза толстому милиционеру или какому-нибудь слишком наблюдательному пассажиру.
Сержант выпрямился и с тоскливым неудовольствием сказал дежурной:
– Умер. Теперь хлопот не оберешься. Труповозку вызывать, наверх его поднимать, акт составлять…
Заинтересованный наблюдатель, хорошо расслышав последнюю фразу, смешался с толпой и исчез.
Спустя полчаса он нашел работающий таксофон, набрал номер и, дождавшись ответа, ехидно произнес:
– Сюрприз! Вы думали, что так просто от меня отделались? Просто и дешево? Так вот теперь цена удваивается. Это вам наказание за скупость. Знаете ведь, как говорят? Скупой платит дважды. Кроме того, это будет расплата за убитого вами человека. И не думайте, что имеете дело с лохом. Факс спрятан в достаточно надежном месте. Процедуру обмена его на деньги я сообщу вам дополнительно. Чао!
Повесив трубку, он сел в подъехавший троллейбус, весьма довольный своей предусмотрительностью. Хорош бы он был, если бы сам пошел на встречу! Эти сволочи даже не собирались платить ему, решили, что дешевле убить… Пашка Топталов согласился за бутылку обменяться посылками – и в результате лежит сейчас на полу в метро… При этой мысли где-то глубоко в душе шевельнулась совесть, но очень быстро затихла.
