Над столом в приемной третьего отделения госпиталя «Алоха»[1], словно пробудившись от сна, игриво замигал крошечный огонек. Краем глаза уловив сигнал, Косима Арнольд перевела взгляд с телевизионного экрана, установленного также над ее столом, на «ожившую» лампочку. Благодаря такому экрану она могла за одну секунду окинуть взглядом все двадцать четыре палаты отделения. Мигающий огонек тоже относился к нововведениям в «Алоха», доказывающим свою необходимость при общении сотрудников госпиталя. Он означал, что мистеру Тимоти Неирну — гению в области рекламы, негодующему из-за временной «ссылки» с Мэдисон-авеню сюда, на Гавайи, за что любой другой с континента отдал бы все на свете, — потребовалась Косима. И, судя по настойчивости мигания лампочки, — немедленно.
Бедный Тимоти! Томность и очарование великолепных островов все же заставили его сменить гнев на милость. Когда-то в Нью-Йорке он сделал невероятную карьеру, стал известным человеком в рекламе и владельцем роскошного пентхауса. У Тимоти Неирна работа в руках горит. Неторопливые прогулки, манящие, располагающие к отдыху красоты Гонолулу не для него. И Косима знала — если у великого Уальдо Фоли Дженсена исчезнет надобность в рекламном гении хоть на какое-то время, Неирн тотчас сядет в самолет, чтобы возвратиться на свой любимый Манхэттен.
Девушка заметила, что даже на кнопку вызова Тимоти Неирн нажимал с особым чувством. Просто такому человеку нужно было ощущать себя в гуще хоть каких-то событий, он заряжался энергией от любых дел, и поэтому активное нажатие на кнопку вызова доставляло ему немалое удовлетворение. Медсестра встала и направилась к двери одной из двадцати четырех отдельных палат, расположение которых с ее места, с собственной ротонды, напоминало ей то ли кусочки пирога, то ли спицы колеса.
Ее отражение, вернее, ее многочисленные отражения появились в таких же многочисленных зеркальных гранях, похожих на призму, — еще одно приспособление, позволяющее всего лишь нескольким квалифицированным сотрудникам выполнять определенную работу гораздо быстрее, чем в других больницах. На отражение девушки стоило взглянуть, хотя Косима никогда этого не делала. Белый накрахмаленный халатик, обычное дело при такой работе, скрывал стройную, хрупкую фигурку. Но волосы цвета меда, черные ресницы, чудно сочетающиеся с голубыми глазами, в глубине которых притаилась грусть, создавали чарующий образ, и это было скрыть невозможно.
Косима открыла дверь палаты, где временно расположился рекламный отдел. Снаружи помещение напоминало чемоданчик, начиненный взрывчаткой. Электронный дверной замок смотрелся весьма странно и не имел ничего общего с остальными замками, не нарушающими атмосферы больничного покоя. А энергия, круговорот событий, скрывающиеся за дверью помещения, казались таким грубым нарушением, что хотелось повесить табличку: «ТИХО. ТЕРРИТОРИЯ БОЛЬНИЦЫ». Хотя, надо признать, отсюда не доносилось ни единого звука, который помешал бы пациентам.
Тимоти Неирн молчал.
— Вызывали, мистер Неирн?
— Входите, входите! — наконец произнес он, выглядывая из-за своего огромного стола.
Тим Наирн, крупный, с красным, мясистым лицом и копной белых как снег волос, когда улыбался, напоминал Санта-Клауса, только без бороды. Косима подозревала, что его особенный взгляд одурманил многих, в том числе капризных и придирчивых клиентов, что в итоге позволило ему добиться невероятных успехов в рекламном бизнесе — и все на благо «Неирн ассошиэйтс, инк».
— Мистер Неирн, если вы по поводу материала о начале выступлений Дейзи Палмер в Лондоне…
Обычно Косима не забегала вперед в разговоре с ним. Но этого человека серьезно волновал вопрос о музыкальной комедии. Вернее, о его клиентке. Ее рекламные дела он предпочитал вести сам, несмотря на огромное количество предприятий Дженсена, которыми они руководили сообща. Дейзи Палмер была не слишком молода, и по какой-то причине, возможно, здесь свою роль сыграла сентиментальность, Тим Неирн тратил большую часть своего времени на то, чтобы скрыть сей факт от публики.
— Дейзи Палмер?
— Я не могла не знать, что вы обеспокоены этим вопросом. Бумаги доставили самолетом только сегодня. А посыльный принес их всего лишь за десять минут до того, как вы меня вызвали. Или мне…
— Ну-ну! — незлобно проворчал он. — Открытие выступлений Палмер состоялось два дня назад, мисс Арнольд. Поэтому я не в силах что-либо предпринять. Но у нас есть дела и поважнее — премьерные концерты Перри Хилтона в Гонолулу. Завтра вечером.
— Знаю, сэр. — Признание сего факта не вызвало у нее должного энтузиазма. Тим заметил реакцию девушки, и его густые белоснежные брови в удивлении приподнялись.
— Проблемы, мисс Арнольд? Здесь замешан Хилтон, а? Я знаю, вы не привыкли к моим методам работы. Но вы должны помогать мне, выручать…
— Нет такого, с чем бы я не могла справиться, мистер Неирн, — решительно перебила его девушка. — Мы разослали ваши объявления во все местные газеты, на радиостанции и телевидение. В «Адвертайзер» и «Стар-бюллетень» у нас реклама на четверть страницы. Личный секретарь мистера Дженсена собирает толпу детей из школ Маккинли и Камехамеха, для того чтобы они после концерта с восторженными криками кинулись к Хилтону за автографом. Его увеличенные фотографии, которые вы заказали для нашего холла, уже готовы. Он там улыбается как чеширский кот, и конечно…
