Она узнала случайно. Могла не знать еще часов пять, потому что не собиралась сегодня к нему, думала только позвонить вечером, часиков после восьми. Совершенно случайно услышала по радио в чужой машине.
Машина была физика Лимберга. По средам у них одновременно заканчивались уроки — пятый последний, и физик традиционно предлагал литераторше подвезти ее на своем автомобиле, а она традиционно отказывалась, а сегодня согласилась: в окне между вторым и четвертым закупилась продуктами ко дню рождения, и очень не хотелось тащить на себе сумки. Лимберг истинную причину понял, а потому не слишком воспрял духом. И, чтобы подчеркнуть чисто дружеский характер своего жеста, включил в машине радио и даже не стал искать музыку.
Она думала о своем — как бы с наименьшими потерями отстреляться от юбилея и воспринимала голос диктора как шумовой фон, не вникая в смысл. Но, как оно обычно бывает, сознание подключилось автоматически, когда прозвучали слова не просто знакомые, а имеющие для нее личное значение. «Кровавый режим Лилового полковника». Успела подумать: зачем? Кому это интересно?.. может, какая-то дата?
Экскурс в историю был подробный, даже слишком для радионовостей, и ее недоумение успело вырасти до приличных размеров. И вдруг — будничное, в продолжение темы, для замены фамилии или местоимения «он»: самоубийца…
— Что с вами, Ева Николаевна? — Лимберг притормозил. — Вам плохо?
По радио говорили уже о другом. О новостях спорта…
— Что-нибудь случилось? Вы о чем-то вспомнили?.. забыли?.. Надо вернуться?
Она пусто смотрела перед собой, а физик продолжал сыпать предположениями:
— Или побыстрее домой? Мы уже почти приехали. Вон та высотка за поворотом, правильно?
Очнулась:
— Остановите. Я выйду здесь.
Физик смешался:
— Что вы, я довезу до подъезда… Вы обиделись? Я не хотел, честное слово… У вас же тяжелые сумки!
Сумки, да. Закинуть их домой и ехать. Нет, ехать необходимо сразу. Но не на Лимберговой же машине, боже мой, как глупо, как неправильно… не называть же ему адрес!..
Впрочем, почему бы и не назвать? Если всё равно — по радио. Завтра все будут всё знать, и уже неважно. А сегодня расспросы Лимберга можно попросту игнорировать. Он довезет, дурачок. И это главное.
…В подъезде никто не толпился, и она, не рискнув вызывать вечно застревающий лифт, метнулась вверх по лестнице. Седьмой этаж; ее дыхания всегда хватало максимум до пятого, и это спокойным шагом. Но сегодня она чуть было не взбежала на восьмой. Затормозила, вернулась. На лестничной площадке было пусто, и успел взорваться страх: там, в квартире, тоже никого, только бумажка и пломба на дверях. Опоздала, опоздала!..
И тут из-за двери вышла незнакомая девица в потертых джинсах и с огромным фотоаппаратом на шее. Затянулась, отбросила окурок и сразу потянулась за новой сигаретой. Захотелось ее прибить.
Вместо этого спросила; голос все-таки срывался после бега по ступенькам:
— Он еще… тело не увезли?
— Не-а, — откликнулась девица. — Не разрешают трогать. Какая-то шишка из ментов никак не явится. Все нормальные журналисты разъехались, а моему чудику приспичило комментарий брать…
Сипловатое сопрано заглохло позади захлопнутой двери. В прихожей было натоптано, пахло куревом и чужой парфюмерией, с кухни доносились чьи-то голоса. Она рванулась в его комнату, такую тесную из-за книжных полок по всему периметру и огромного письменного стола, ударилась коленом об угол дивана, остановилась и, вертя головой по сторонам, всё никак не могла его найти…
— Вы эксперт? — вежливо спросил брюнетистый юноша, поднимаясь из-за стола.
Она попыталась вникнуть в смысл вопроса. И вдруг увидела.
Он скорчился в углу кресла, маленький, словно карлик или ребенок. На нем был парадный мундир, и заострившийся подбородок над лиловым воротничком казался желтым, как недопитый чай. Удивленные глаза — в потолок, будто с вопросом к кому-то там, наверху. Чисто выбритые морщинистые щеки. И лиловое пятно на груди, чуть-чуть темнее мундира. Почти правильной круглой формы.
Рука с пистолетом свесилась вниз. Классически — до бессилия в коленях, до спазма в горле, до острого сигнала подступивших наконец слез…
— Интернет-издание «По следам», — сказал вежливый юноша. — Не волнуйтесь, я ни к чему не прикасался. Не могли бы вы проко…
— Что?! — Она обернулась к нему резко, словно отпустили до предела накрученный заводной механизм. Юноша отпрянул, часто хлопая длиннющими ресницами.
За спиной послышались шаги. Кто-то матюкнулся. Другой, посдержаннее, рявкнул:
— Гражданочка, туда нельзя, да сколько можно!.. Вы кто такая?
Она заставила себя посмотреть снова. Да, он должен был когда-нибудь это сделать. Именно так: в парадном мундире, из именного оружия. Еще тогда… Если тогда — нет, то лишь из-за нее. Она всегда это понимала. Бегство, унижение, пресмыкание перед спецслужбами чужой страны, вымоленное инкогнито, жалкая жизнь-заточение в малометражной квартире… Только из-за нее и для нее. Для него — пистолет и лиловый мундир. А когда-нибудь — это в любой момент. И бессмысленно спрашивать: почему именно теперь?.. через столько лет…
И еще бессмысленнее, совсем нелепо и по-детски: почему — сегодня, накануне дня ее рождения?
