Пинакотека, №13-14, 2002
Придумать тему для выпуска, посвященного взаимодействию русской и французской культур, оказалось на редкость сложным делом. Причина – в чрезвычайной обширности предмета, в том, что нам проще назвать по-французски – embarras de richesse. Не правда ли, прекрасный пример к случаю, проясняющий размеры постигших нас трудностей. Ведь если говорить по существу то чуть ли не всем, что в нашей культуре не является златоглаво-пряничным, мы обязаны Франции.
Стечением обстоятельств России довелось вступить в круг западноеропейской художественной традиции в явно франкоцентричном XVIII столетии. И русское искусство с Нового времени опирается на французский каркас – так же как синтаксис пушкинской речи. С той же зависимостью и с той же непочтительностью. Странным образом случилось так, что французское влияние на русскую культуру это не столько участие, сколько пример. При всем обилии притока французских произведений, мастеров, учеников и идей, гораздо большее значение для русского искусства имел наш собственный миф о прекрасной, благословенной Франции. Эта ситуация разительно отличает русско-французские художественные контакты от взаимодействия русской культуры с культурами других стран. Именно поэтому мы остановились на теме обоюдных мифов, создававших подчас кривое, а подчас «волшебное» зеркало для Франции и России.
Показательна история монумента Фальконе: французский скульптор изваял в России свою лучшую статую, которая не только вошла в историю русского искусства, как наиболее значительное произведение пластики XVIII века, но и пером Пушкина превратилась в национальный миф – в Медного всадника.
Обратная ситуация: казацкое нашествие на Париж, породившее в фантазиях французов миф о «дикой русской степи». Тот миф, что, найдя отзвук в собственных мечтаниях, спровоцировал половецкий размах и золотопетушковую экзотику «Русских сезонов», которые в свою очередь… и так далее и далее. К той же сфере мифологем нельзя не отнести и оказавший немалое воздействие на французские умы «Roman Russe», и странно мощный и одновременно призрачный феномен русской художественной эмиграции. И многое другое, что превращается в явление культуры тогда, когда «острый галльский ум» и безукоризненный вкус сталкиваются со стихией боготворческой славянской породы.
| Жанры: | Литературоведение, Документальная литература, Культурология, Газеты и журналы |
| Серии: | - |
| Всего страниц: | 204 |
| ISBN: | - |
| Год издания: | 2001 |
| Формат: | Полный |
Пинакотека, №13-14, 2002 читать онлайн бесплатно
№13-14
2001/1-2
Журнал для знатоков и любителей искусства
Выпуск осуществлен при поддержке Посольства Франции в России и Французского культурного центра
Издатель ООО «ПИНАКОТЕКА»
Главный редактор Наталия Сиповская Заместители главного редактора: Андрей Толстой, Екатерина Вязова Арт-директор Ирина Тарханова Художник Юрий Гулитов Ответственный секретарь Марианна Кожевникова Редакторы: Анна Чудецкая, Сергей Хачатуров Перевод с французского: Вера Мильчина, Марианна Кожевникова, Нонна Панин Корректура Ольга Залиева, Ирина Агапова Верстка Анна Речкунова Компьютерная поддержка Галина Теняева
Фотограф Сергей Степин Препресс и печать Типография «Новости»
©Автор концепции Наталия Сиповская ©Автор дизайн-проекта Ирина Тарханова ©Журнал «Пинакотека»
Pinakotheke
Наталия Сиповская
Придумать тему для выпуска, посвященного взаимодействию русской и французской культур, оказалось на редкость сложным делом. Причина – в чрезвычайной обширности предмета, в том, что нам проще назвать по-французски – embarras de richesse. Не правда ли, прекрасный пример к случаю, проясняющий размеры постигших нас трудностей. Ведь если говорить по существу то чуть ли не всем, что в нашей культуре не является златоглаво-пряничным, мы обязаны Франции. Стечением обстоятельств России довелось вступить в круг западноеропейской художественной традиции в явно франкоцентричном XVIII столетии. И русское искусство с Нового времени опирается на французский каркас – так же как синтаксис пушкинской речи.
С той же зависимостью и с той же непочтительностью.
Странным образом случилось так, что французское влияние на русскую культуру это не столько участие, сколько пример. При всем обилии притока французских произведений, мастеров, учеников и идей, гораздо большее значение для русского искусства имел наш собственный миф о прекрасной, благословенной Франции. Эта ситуация разительно отличает русско-французские художественные контакты от взаимодействия русской культуры с культурами других стран. Именно поэтому мы остановились на теме обоюдных мифов, создававших подчас кривое, а подчас «волшебное» зеркало для Франции и России. Показательна история монумента Фальконе: французский скульптор изваял в России свою лучшую статую, которая не только вошла в историю русского искусства, как наиболее значительное произведение пластики XVIII века, но и пером Пушкина превратилась в национальный миф – в Медного всадника.
Обратная ситуация: казацкое нашествие на Париж, породившее в фантазиях французов миф о «дикой русской степи». Тот миф, что, найдя отзвук в собственных мечтаниях, спровоцировал половецкий размах и золотопетушковую экзотику «Русских сезонов», которые в свою очередь… и так далее и далее. К той же сфере мифологем нельзя не отнести и оказавший немалое воздействие на французские умы «Roman Russe», и странно мощный и одновременно призрачный феномен русской художественной эмиграции.
И многое другое, что превращается в явление культуры тогда, когда «острый галльский ум» и безукоризненный вкус сталкиваются со стихией боготворческой славянской породы.
Россия в восприятии французов
Элен Каррер д'Анкос
Член Французской Академии
Чтобы жить в России, надобно быть русским, это безапелляционное утверждение маркиза де Кюстина, побывавшего в Петербурге в 1839 году дает исчерпывающее представление о том, как даже в XIX веке, не говоря уже об эпохах более ранних, французы воспринимали Россию. И тем не менее эта далекая страна, которую путешественники описывали, противореча один другому и впадая в крайности, постоянно давала пищу их воображению.
Исходной точкой во взаимоотношениях двух стран можно считать 1050 год, когда французский король Генрих I взял в жены киевскую княжну Анну. Однако, хотя Киевская Русь в ту пору была сильна и могущественна, этот брак не стал основой для тесного взаимодействия двух стран и двух цивилизаций. Дело, возможно, в том, что несколько десятилетий спустя Киевское княжество начали раздирать феодальные междоусобицы, а затем наступила эпоха татаро-монгольского ига. Понятно, что о браке французского короля и русской княжны очень скоро забыли; о России теперь помнили лишь то, что эту страну покорили степные завоеватели. Для Сюлли Россия – не более, чем «земля сарматов», населенная «азиатскими племенами»! Таким образом, при добром короле Генрихе IV французы даже не подозревали, что Россия уже больше ста лет, как освободилась от ига и, борясь с внутренними смутами, пытается обрести политическую стабильность и законную власть. Капитан Маржерет, француз на службе у Бориса Годунова, пожалуй, знал о России больше других. Однако в его пространном повествовании о «настоящем положении России и переменах, приключившихся в этой стране с 1590 по 1606 год» он не слишком расходится с Сюлли и описывает варварскую страну, населенную безграмотными невеждами, пьяницами и бездельниками.
Итак, французы издавна привыкли считать Россию страной, которую европеец понять не в силах и которая далека от какой бы то ни было цивилизации; тем не менее эта далекая страна вызывала у них любопытство. Вдобавок с конца XVII века Россия выходит на европейскую политическую сцену. В 1697 году Людовик XIV, пребывая в плену у мифа о варварской России, не позволил Петру Великому посетить Францию, однако после целого ряда блистательных побед, одержанных честолюбивым царем, французы сменили гнев на милость и сочли необходимым присмотреться повнимательнее к стране, к которой до тех пор относились с презрением. Русский царь прибыл во Францию. Разумеется, его поведение, подчас слишком резкое и даже грубое, поразило французов. Однако его любознательность, его интерес к научным открытиям, желание основать в России Академию наук по французскому образцу способствовали пересмотру мифа о русском варварстве. Большую роль в этом процессе сыграл Фонтенель, видный член Французской академии и бессменный секретарь Академии наук. В «Похвальном слове Лейбницу» и, главное, в речи 1725 года, сочиненной после смерти императора, он не просто воспел величие и мощь Петра, но и изобразил Россию, которая по воле своего государя, приучающего ее к подражанию европейским образцам, приобщается к мировой цивилизации. В эту эпоху, благодаря Фонтенелю и французам, которых Петр пригласил в Россию (таких, например, как архитектор Леблон), во французских представлениях о России, раньше видевшейся французам исключительно страной дикарей, главенствующую роль начинают играть два мотива: прославление добродетелей Петра и рассказ о России, его стараниями покончившей с варварством.
