Пинакотека, №13-14, 2002 - [2]

Тут-то за дело и взялись философы. Они – прежде всего Вольтер и Дидро – по примеру Фонтенеля отождествили страну с ее правителем (в данном случае Екатериной II) и провозгласили Россию державой европейской, семимильными шагами продвигающейся по пути прогресса. Вдохновленные их идеями, многочисленные французы – дипломаты, писатели, художники, купцы – отправились в Россию, чтобы предложить тамошним жителям проекты реформ (назовем, например, юриста Мерсье де Ла Ривьера), чтобы сделаться посредниками между государями двух стран (роль, которую при Елизавете играл шевалье д'Эон); вернувшись на родину, они, как правило, отзывались о стране, где они нашли теплый прием, весьма лестно.

Однако за похвалами императрице в их отзывах сквозит ужас перед ее подданными. Шевалье де Корберон, с 1775 года поверенный в делах при посольстве Франции, пишет о русских: «Все они в сущности настоящие мужики. Они стараются измениться внешне, но внутри остаются такими, как были: природа берет свое».

А Бернарден де Сен-Пьер изображает русских в следующих безжалостных словах: «Они непостоянны, нечисты на руку, грубы и уважают лишь то, чего боятся».

Россия, приобщающаяся к цивилизации, и русские, к этой цивилизации почти не приобщенные, – эту картину дополнит с дотошностью энтомолога аббат Шапп д'Отрош, выпустивший во Франции в 1768 году удивительное и безжалостное сочинение – «Путешествие в Сибирь, в 1761 году по приказу короля совершенное». Король и Академия наук, членом которой состоял астроном Шапп, поручили ему отправиться в Тобольск для наблюдения за солнечным затмением. Аббат, однако, не ограничился выполнением этой строго научной миссии и в течение своего путешествия по всей России внимательно присматривался к установлениям и нравам местных жителей. Что касается установлений, то в этой области он увидел одну лишь тиранию и страх, внушаемый ею всем сословиям без исключения. Русское общество, пишет Шапп, есть «общество рабов», управляемое «правительством феодалов». Русские безропотно покоряются тирании, потому что природа и климат принуждают их к единообразию. «Кто объехал одну губернию, может сказать, что знает всю Россию. У русских повсюду одинаковый рост и одинаковые страсти, одинаковый образ мыслей и одинаковые обычаи». «Встретить русского с развитым воображением так же трудно, как отыскать русского, наделенного гением. Однако все они наделены недюжинными способностями к подражанию». «Любовь к славе и отечеству русским неведома. Деспотизм, царящий в России, не дает развиться ни талантам, ни каким бы то ни было чувствам. Здесь никто не смеет мыслить. Униженная и забитая душа теряет саму способность к размышлениям. Единственная пружина, приводящая в движение эту нацию, есть страх». Что же касается повседневной жизни русских, то ее главными и неизменными особенностями аббат называет пьянство, лень, развращенность нравов.

1. Жерар Делабарт Вид Поднавинского предместья в Москве. 1795

Гравюра 1799 Фрагмент

2. Жан Батист Лепренс Калмык

Гравюра 1810-х

3-4. Жерар Делабарт Вид Старой площади в Москве. 1795Гравюра 1799 Фрагменты

Хотя аббат Шапп путешествовал по России еще до восшествия на престол Екатерины II, императрица, узнав о тех обвинениях, которые он бросил ее державе, пришла в ярость. Задетая, оскорбленная, она ответила французскому аббату сочинением, написанным частично ею самой, а частично по ее указаниям. Называется оно «Антидот, или Рассмотрение роскошно изданной дурной книги, "Путешествием в Сибирь" именуемой». «Антидот» был опубликован в России, но на французском языке и, следовательно, обращен к французской публике. Причина этой высочайшей контратаки совершенно ясна. «Путешествие в Сибирь» имело во Франции большой успех и существенно поумерило не только русофилию, вошедшую в моду с легкой руки энциклопедистов, но и восторги по поводу «Северной Семирамиды». Не важно, что в эпоху, описываемую Шаппом, Екатерина еще не начала осуществлять свои политические реформы. Немецкая принцесса, ставшая российской императрицей и отождествившая себя со своей державой, не могла примириться с тем нелестным изображением России и русских, какое предъявил французской публике аббат Шапп. Поэтому она последовательно опровергает каждое из обвинений, брошенных французом ее стране, и постоянно уличает его в невежестве. Отвечая «любезностью на любезность», Екатерина напоминает Шаппу о французских национальных пороках – тщеславии, легковесности, надменности. В этом она идет по стопам Гримма, который писал, что французы убеждены: «все, кто не принадлежат к их нации, питаются сеном и ходят на четырех ногах». В конечном счете ответ Екатерины II – речь в защиту русского национального своеобразия и против определенных черт французского национального характера, крайне неприятных и способных вызвать у русских острые приступы галлофобии (что в дальнейшем подчас и происходило). Почему Екатерина, которая прежде так дорожила общением с французскими философами и так сильно интересовалась французской литературой, что приказала перевести «Велизария» Мармонтеля и сама перевела значительную часть этой поэмы, – почему она так резко изменила свою позицию? В сущности, она последовала в этом за просвещенной частью русского общества, которую раздражала неумеренная галломания вельмож и которая из патриотических соображений оскорблялась постоянными напоминаниями о превосходстве Франции во всех сферах человеческой жизни. Много ли читателей нашлось во Франции у «Антидота», сказать трудно. Очевидно, однако, что книге Шаппа, несмотря на всю ее популярность, не удалось окончательно истребить ту «моду на русских», которую ввели во Франции энциклопедисты. Прием, оказанный в Париже великому князю Павлу Петровичу, будущему императору Павлу I, свидетельствовал о том, что, пусть даже рассказы побывавших в России не слишком располагают к восторгам, эта северная страна продолжает пленять умы. Россия была далеко, и тамошняя деспотическая власть не слишком тревожила французов, что же касается до пороков, которыми, если верить путешественникам, страдали русские, они казались нереальными, сказочными. Последним всплеском русофилии Франция была обязана графу Луи-Филиппу де Сегюру, которому выпала честь сопровождать Екатерину в путешествии по Крыму. Благодаря его описанию этой поездки, больше похожему на сказки «Тысячи и одной ночи», чем на путевые заметки, французы уверовали в существование безмерно щедрых русских, которые любят роскошествовать и тратят деньги без счета.