Спасибо моей маме — за любовь.
Спасибо Катюше — за веру.
— Здесь написано: «Перекресток повешенного волка»… Ты знаешь, что это такое?
— Когда-то давно, чтобы отпугнуть волков от своей деревни, крестьяне подвешивали на дереве волка, которого только что убили или поймали в капкан. Обычаи давно уже умерли, а названия… названия остались. Как напоминание потомкам… Вам.
Среди нехоженых путей
Один — пусть мой…
В. Высоцкий
Ликуйте! Ликуйте, ведь вы — победители!
Мой народ ушел, оставив за спиной проклятия, измены и потери, слезы, ненависть и любовь.
А высоко-высоко в синем небе парил сизый голубь с красным крылом.
Странно все это. Даже теперь — все еще странно.
Мы так похожи на вечных скитальцев…
Ликуйте же, люди! Впрочем, вряд ли вы знаете, что происходит…
— Расскажи, как ты жил, — попросила она.
На перепутье четырех дорог
Построю замок из песка и солнца…
В. Можная
— Смотри… смотри… так рождается мир…
Комочек страсти… лепишь… лепишь… сворачиваешь в спираль… запахи, цвета, чувства… дикая вишня… дыхание света… кувшинки на поверхности озера… Пусть будет так.
— Смотри… смотри… так рождается жизнь…
Плоть изменчива, хрупка… выбирай… выбирай… форма… разум… душа… Два зверя в одном теле. Взгляд силы сквозь мрак сознания. Пусть будет так.
— Смотри… смотри… смотри…
Родился мир.
Родилась жизнь.
… Дом его был весь насквозь
Распахнут для всех ветров.
И, как ветер, свободным он был,
Пел о том, что любил…
Из песни
Дерево было огромным. Корни его уходили в темноту и неизвестность; в листве, густой, словно само бытие, путались нити дождя. Здесь начиналась и заканчивалась одинокая радуга, прозрачный мостик между прошлым и будущим. Здесь хрупкая паутина настоящего переплеталась с блаженной вечностью, и время обращалось в ничто. Здесь…
Дерево было огромным. Оно делило мир на низ и верх, и горизонт сворачивался зеленью, и все краски мира смешивались в небе, в земле, в твоем дыхании. Здесь мертвые бури тонули в бесконечности покоя, а свет тысячи солнц растворялся в вечной тишине. Здесь каждый слог, каждый шаг, каждый миг имел свое назначение для умеющих слышать и ждать. Здесь пылала вода…
Дерево было огромным. Оно выстояло против всех ветров, против зим и засух, против обещаний и предательств. Оно выжило назло мне. Ветви сплелись в клетку, и внутри ее птица свила себе гнездо. И все те, кого здесь никогда не было, тревожили пространство в поисках нелепых случайностей. Но вот птица пошевелила красным крылом, сбивая лист, и тишина разбилась криком, пролилась, высохла и возродилась заново в пылающей воде…
Я так хотел.
Дерево было огромным. Мир был прекрасен.
Я так хотел.
Птица расправила крылья. Закричала.
Погасла вода.
Пришла боль.
Я не хотел. Я…
— Расскажи, как ты жил, — попросила она.
Начало конца. Аутодафе[1]
Пепел стучит в мое сердце.
Шарль де Костер
Я бежал, падал, поднимался и снова бежал. И время бежало вместе со мной, обгоняло меня, не давая ни мгновения передышки. Я знал, что опоздаю.
Я опоздал.
На площади было полно людей. Людьми были заполнены все ближайшие улочки, проулки и тупики. Даже на крышах домов сидели любопытные. В центре площади руками тех, кто боролся за мир во всем мире, был разложен огромный костер. Над костром парил голубь, весь в цветах копоти, дыма и смерти. Он махал крыльями так часто, словно хотел потушить пламя. На костре умирал мой отец. Запах крови и горящего мяса смешивался с запахом разгоряченных ненавистью человеческих тел. Бешенство заразно… Заболевших собак убивают. Что делать с людьми?
Мой отец умер молча и гордо. И люди радовались, глядя на затухающий костер. Они не знали, что не придумано еще такой пытки, которая смогла бы уничтожить нашу душу, и не создано такого огня, из которого мы бы не возродились.
— Расскажи, как ты жил, — попросила опав третий раз.
— Как я жил? Как ветер — легко и свободно.
А время на циферблатах
Уже истекало кровью.
Ф. Г. Лорка
— Из своих снов и детских слез он слепил целый мир. И не было подобных тому миру ни до, ни после. И мечта там переплеталась с явью, и возрождались заново забытые легенды. Там ночью небо было цвета вишни, а звезды можно было трогать руками. Там по волшебному Лесу любил частенько гулять самый обыкновенный Бог…
Это отец. Ребенком, я все время видел его рядом с собой. Он научил меня охотиться, драться и верить. История Первого Белого Волка была одной из моих самых любимых, я мог слушать ее часами. Что самое удивительное, каждый раз отец рассказывал ее чуть-чуть иначе. Получалась тысяча и одна сказка о сотворении мира.
— Р-разве боги обыкновенные?
Я только-только научился выговаривать букву «р», и мне нравилось растягивать звуки, таким образом утверждаясь в этом своем умении.
— Самые что ни на есть обыкновенные, сын.
Отец никогда не называл меня «сынок», «малыш». Только «сын» или «Ной». Это звучало совсем по-взрослому.
— У того Бога было красивое имя — Первый Белый Волк…
— Пер-рвый Белый Волк, — я попробовал имя на вкус. — Очень длинно. А как его называли др-рузья? Чтобы быстр-ро?
— Не знаю, — отец задумчиво потер плечо. Я знал, что там, под рубашкой, рука у него забинтована. Он пришел с этой раной из города. — Наверное, просто Волком. Да и не уверен я, что у него были друзья.