Лесли Поль Хартли
Передвижной гроб
Хью Кертис прикидывал, принять ли ему приглашение Дика Манта в Лоулэндс на уикенд. Про Манта он слышал только, что тот, кажется, богат, большой оригинал, и, по обычаю людей такого сорта, что-то коллекционирует. Хью смутно припоминал, как он спрашивал у своего приятеля Валентайна Оустропа, что же коллекционирует Мант, но ответ вылетел у него из головы. Хью Кертис был рассеян, с плохой памятью, и самая мысль о коллекции, где столько всякой всячины требует от человека запоминанья, наводила на него тоску.
От воскресных сборищ он хотел следующего: чтоб его не трогали, по возможности оставили наедине с собой, а остаток времени дали провести в обществе милых дам.
Порывшись в своей памяти с отвращением, ибо он терпеть не мог ее тревожить, он вспомнил, как Оустроп говорил, что в Лоулэндсе собираются исключительно мужчины и числом редко более четырех. Кто четвертый, Валентайн запамятовал, но просил Хью быть непременно. - Мант тебе понравится, уверял он. В нем полное отсутствие рисовки. Уж какой есть. - А именно? осведомился его друг. - О, он оригинал и если угодно чудак, ответил Валентайн. Своего рода исключение. Он куда необычней, чем кажется, тогда как большинство людей куда зауряднее, чем кажутся.
Хью Кертис с ним согласился. - Но я люблю людей заурядных, добавил он. И что мы будем делать с твоим Мантом? - О, сказал его друг. Он-то как раз любит людей твоего типа. Он предпочитает заурядных но к чему это глупое слово? Я хочу сказать нормальных людей. Их реакции показательней. - От меня ожидается реакция? покушаясь на веселость, спросил Хью. - Ха-ха! и Валентайн легонько ткнул его в бок. От него всего можно ожидать. Но ты будешь, обещай!
И Хью Кертис обещал быть.
Тем не менее, когда настало субботнее утро, он начал жалеть о своем обещании и подумывать, как бы так поприличнее от него уклониться.
Он был человек уже не первой молодости, устоявшихся взглядов и, хоть и не то чтоб отпетый сноб, но готовясь к новому знакомству не мог не считаться с мерками своего круга.
А в этом кругу не очень жаловали Валентайна Оустропа. Он явно не дотягивал до остальных друзей Хью. Наедине с Хью он бывал очень даже мил, но стоило Валентайну очутиться в среде родственных душ, он сразу выставлял себя таким фатом, что Хью делалось противно.
Хью никогда не расспрашивал Валентайна о его друзьях, считая это при добром приятельстве неуместным, а потому и не задавался вопросом, отчего тот так видоизменяется в их кругу. Тем не менее его томила настойчивая догадка, что при Манте Валенгайн как-нибудь неприятно развернется.
Не послать ли телеграмму с отказом, ссылаясь на некие непредвиденности?
Хью взвешивал эту мысль, но отчасти из порядочности, отчасти по лени (противно было напрягаться, сочиняя правдоподобные и веские обстоятельства) он ее отверг. Ведь в письме он так безоговорочно соглашался. И еще мелькнуло соображение (совершенно неосновательное), что Мант пронюхает и станет мстить.
Он, однако, как мог, смягчил свою участь; высмотрел в расписании самый последний поезд, еще поспевающий к обеду, и телеграфировал время прибытия. В доме он будет, он подсчитал, сразу после семи.
?Даже если обед совсем поздний, в половине девятого, рассудил он, что они мне за час с четвертью сделают??.
Он со школьной скамьи привык загодя обмозговывать, как бы, хоть на время, оградить себя от неведомых бед.
?Что бы я ни сделал, говорил он сам себе не могут же меня убить?.
Во время войны это спасительное соображение пришлось отставить: его могли убить и даже очень могли.
Но с водворением мира сей драгоценный талисман опять был пущен в ход. Хью прибегал к нему куда чаше, чем согласился бы признаться. Как ни нелепо, он и сейчас призвал его на помощь.
Жаль только, что приедет он в сентябрьских сумерках. Первое впечатление о новом месте он предпочитал составлять при свете дня.
Остальные двое гостей, в отличие от Хью Кертиса, отнюдь не стремились прибыть попозже. Они явились в Лоулэндс к чаю. Хоть добирались порознь Оустроп на своем автомобиле они буквально столкнулись в дверях, и каждый втайне заподозрил другого в намерении немножко побыть с хозяином наедине.
Но едва ли их мечта могла осуществиться, если даже оба и лелеяли ее. Внесли чай, кипела вода, а Мант все не выходил, и Оустроп наконец обратился к другому гостю с просьбой заварить чай. - Будьте заместителем хозяина, сказал он. Вы же закадычный друг Дика, вы ему ближе, чем я.
И правда, Оустроп давно хотел познакомиться с Тони Беттишером, который, по смерти некоего Скуэрчи, смутно известного Валентайну, занял при Манте положение самого старого и близкого друга.
Был он приземист, смугл, полноват, и внешность не давала ровно никакой подсказки о его характере и роде занятий. Он кем-то такое, знал Валентайн, служил в Британском Музее, но по виду легко сошел бы за биржевого маклера. - Вы, я думаю, здесь бываете во все времена года, сказал Валентайн. ≈ А я осенью впервые. До чего хорошо!
Он окинул взглядом лесистую долину в окне, опушенный деревьями горизонт. Дух преющего навоза плыл в комнату. - Да, я часто здесь бываю, ответил Беттишер, занятый приготовлением чая. - По письму Дика я заключил, что он только что из-за границы, сказал Валентайн. И к чему покидать Англию в те редкие периоды, когда жизнь тут сносна? Дик ездит, чтобы рассеяться или по надобности? Он склонил голову набок и глянул на Беттишера, с гримасой комического отчаяния.
