Тихонько насвистывая, Мэддок О'Шонесси шел по тропинке. Утро было холодным, даже очень холодным, так что при каждом выдохе из его рта струился пар, своей оживленностью совершенно отличающийся от холодного неподвижного утреннего тумана. Холод щипал его за нос, каждый вдох был словно шлепок по сознанию. Окружавший его туман превратил пейзаж в череду бесформенно громоздящихся друг на друга очертаний неясных фигур. Когда воздух бывает таким холодным, как сейчас, человек при каждом выдохе ощущает себя живым существом.
В столь ранний утренний час его бодрствование разделяли только деревенские лошади и куры. Лошади нервно заржали, ожидая, что он впряжет их в повозку или коляску.
— Отдыхайте, отдыхайте, — весело сказал он, обращаясь к пони, дрожащим от возбуждения в своем пахнущем травой загоне. — Сегодня для вас работы нет.
Жаль, конечно, что он не догадался прихватить для них какое-нибудь угощение из кухни его хозяйки. Но ничего, в следующий раз.
Скоро последний из каменных домов на его пути исчез так же быстро, как появился. Совсем недалеко впереди была река. Он не то чтобы замедлил шаги, но почему-то стал обращать на них внимание. Река, в ней был холод, смертельный холод, совершенно отличающийся от холода зимнего воздуха. Еще не прошло года с тех пор, как река потребовала себе очередную жертву, которой оказался юноша, шедший утром вдоль берега поудить рыбу.
Так же шел сейчас Мэддок, которого, правда, юношей назвать было нельзя. Несколько тяжеловатая походка, в которой чувствовалась основательность, а также исходящие от него спокойствие и непринужденность свидетельствовали о первых, едва заметных признаках перехода к пожилому возрасту. Цвет его волос был по-прежнему черен, как вода в реке, черен, как лес… пожалуй, лишь легкая дымка окутала его волосы, как утренний лес. Улыбался он по-мальчишески радостно, открыто, весело; морщины в уголках его глаз были следствием частого искреннего смеха, а отнюдь не гнева и раздражения. Его сложенные трубочкой губы громко высвистывали джиги и веселые шотландские рилы; если это могло разбудить кого-либо из заспавшихся обывателей, то какое ему было до этого дело? Он был совершенно не в силах удержать эти рожденные в его сердце и просившиеся наружу песенки.
Впереди и справа от него был лес, словно змея, извивавшийся вниз с вершин холмов к реке, как будто для того, чтобы напиться воды. Подчиняясь порыву, он свернул и пошел к лесу по лежащему под парами общественному пастбищу. Здесь не было тропинок, а встречавшиеся ему следы были оставлены скотом, а не людьми. Его сапоги плавно погружались в мягкий сырой суглинок. Штаны и полы пальто слегка намокли. То и дело ему приходилось поднимать свой шест и ящик с рыболовными принадлежностями, чтобы не задеть сырую высокую траву.
Сегодня он решил порыбачить с лесного берега, хотя обычно предпочитал делать это с противоположного, где раскинулись широкие луга. Нужно было сбить рыбу с толку.
«Всегда мы боялись этих лесов», — подумал Мэддок, входя под тяжелые мокрые ветви деревьев и почувствовав, как изменилась почва под его тяжелыми сапогами. В то время как в поле земля пружинила, ноги погружались в примятую траву, как в подушку, здесь в лесу под ногами было более мягко и скользко. Между сплетенными корнями деревьев, выходящими на поверхность, виднелись многочисленные камни.
А какие здесь росли деревья: с широко распростертыми ветвями, растущими из огромных черных стволов. Это был дубовый лес; листья с деревьев в основном уже упали на землю и образовали скользкую слизистую массу под башмаками Мэддока. Те немногие высохшие листья, что продолжали висеть на ветках, видимо, вовсе не собирались падать до той поры, пока их весной не столкнут на землю свежие молодые листочки.
Мэддок то с трудом карабкался вверх по извилистым лесным тропинкам, то снова спускался вниз. Он уже чувствовал запах воды, одновременно и свежий, и слегка гнилой, промозглый и в то же время насыщенный различными оттенками. По мере того как Мэддок спускался вниз, воздух становился все холоднее и холоднее.
Теперь уже он шел осторожно, опасаясь слишком приблизиться к краю не очень хорошо знакомого берега. Довольно долго он стоял на верху обрыва и смотрел вниз на несущуюся всего в нескольких футах от него воду. Противоположный берег с густым частоколом деревьев казался недостижимым и навечно отделенным от Мэддока ледяным потоком. Белые пенистые шапки плясали на поверхности воды, словно блуждающие огни; течение казалось устрашающе быстрым. Звук плещущихся о камни и берег волн, отражающийся от стены деревьев, растущих на другом берегу, действовал на Мэддока успокаивающе. Это был приятный шум, словно звук водопада, или порывов ветра, или сотен голосов, мирно толкующих о чем-то.
Мэддок решительно кивнул головой, расстелил небольшую подстилку и приступил к рыбалке — делу, которое он знал и любил. Из кухни своей хозяйки, миссис Фланнэген, он прихватил немного теста и сейчас насадил маленький кусочек на крючок. Забросив его в воду, он стал ждать.
Может быть, это была леность; может быть, просто медлительность. Во всяком случае, с помощью рыбалки он доставлял в дом свою скромную долю еды, что обеспечивало ему сравнительно спокойную жизнь. Откинувшись назад под прикрытие холодного, черного дерева, Мэддок позволил себе расслабиться. «Наверняка, — подумал он, — простой смертный в такие минуты становится ближе к праотцу Адаму. Пахать землю, конечно, занятие прекрасное — оно кормит людей. Но, — размышлял Мэддок, глядя, как воды относят вбок леску с поплавком, — пахать землю — это работа».
