Партизанские встречи

Вся молодежь Трубчевска хорошо знала этого парня: Алексей был одним из руководителей комсомольской организации района. С Верой он познакомился на городском комсомольском собрании. Они сидели рядом. Дарнев слушал выступления и делал пометки в блокноте. Иногда он переставал слушать выступавших и украдкой заглядывал в лицо соседки. Однажды она поймала его взгляд и сказала: «Не надо ворон ловить, лучше слушайте, интересно говорит товарищ».

— Барчуков, баловней и лентяев, расположенных к тунеядству, — говорил с трибуны учитель истории, — поставляет обществу чаше всего семья и окружение вне школы. Недаром говорится: «С кем поведешься, от того и наберешься». А некоторые семьи, к сожалению, перестают считать себя воспитателями, как только ребята переступают порог школы…

Потом учитель истории стал доказывать, что «и школа и комсомол бессильны выбить из ребенка барскую леность и эгоизм, когда они вселены в него с люльки».

— Чепуха, обывательская философия… Трудно, видно, вам работать в школе, и в комсомоле вы, вероятно, ничего не смыслите, как и в семье, — громко сказал Дарнев с места.

— Яснее, — бросил кто-то реплику.

— Хорошо, точнее скажу. — Дарнев прошел к сцене. — Я у матери один. Рос без отца. Она баловала меня, но ведь не пришел же я в школу баловнем. И другие ребята не были баловнями. А вот в школе некоторые хулиганить стали. Почему? Выходит: «С кем повелись, от того и набрались?» Чепуха. Мы, комсомольцы, плохо работаем.

В зале зашумели. Дарнев со свойственной ему прямотой и резкостью проговорил ещё минуты три, свернул блокнот в трубку и вернулся на место.

— Слишком грубо, — сказала Дарневу соседка, — не по-комсомольски.

Дарнев не нашелся, что ответить, и от смущения надсадно закашлял, приставив блокнот к губам. Потом он сделал вид, что внимательно слушает выступающих, не переставая, однако, время от времени взглядывать на соседку.

На трибуну поднимались новые ораторы. Выступали и коллеги учителя. Одни из них резко критиковали его, другие прятали свое осуждение в педагогических схемах.

— А это уж скучно, — поморщилась Вера.

Собрание закончилось поздно. Когда застучали скамейки и поднялся говор, Дарнев неторопливо встал. Девушка сидела неподвижно, преградив ему путь. Он искал повода заговорить с ней. Но Вера сама легонько тронула Дарнева за локоть и сказала:

— Всё-таки вы очень вспыльчивы. Садитесь. Подождем, сейчас не пробиться к вешалке.

Дарнев улыбнулся и охотно сел, точно только и ждал этого предложения.

— Так резко вы не должны были выступать против Александра Христофоровича, — сказала Вера. — На комсомольское собрание он не сам пришел, его пригласили. Учитель, и не молодой…

— В том-то и дело, — перебил её Дарнев.

— В чём?

— В том, что ему уже шестой десяток, а своей семьи он ещё и во сне не видел. Знаю я этого вечного холостяка — хлюст в маске добродетели. Мне кажется, он и говорит-то не своим голосом.

Вера удивленно посмотрела на соседа и протянула, не заметив, как перешла с ним на «ты»:

— О, это уже слишком. Хорошо, что не с трибуны произнес.

— Мог бы. И произнесу, если понадобится…

— Пойдем, — тронула его Вера за рукав. — Мы, кажется, уже последние.

По длинному залу шли молча. Дарневу нравилась девушка. Он всматривался в её лицо: густые изогнутые брови, открытые, с большими зрачками глаза, пушистые ресницы, чуть припухшие, почти детские, губы, длинная русая коса, спускавшаяся через плечо, — всё в Вере казалось Дарневу милым.

У выхода Вера круто повернулась к своему спутнику и, не то кокетливо, не то хитро прищурив глаза, посмотрела на него.

— А в отношении Александра Христофоровича, — сказала она, — ты всё-таки неправ. Я люблю его.

Дарнев бросил взгляд на тусклые лампочки на потолке, поморщился, дернул плечами.

— Что можно сказать?

— Ничего, — перебила его Вера, — Это лучше. Лучше помолчим.

Вера не разрешила Дарневу проводить её домой, но встречаться молодые люди стали часто — и в городском саду, и на танцевальной площадке, и в библиотеке. Со временем их знакомство перешло в крепкую дружбу.

Когда Вера окончила школу, секретарь райкома комсомола предложил ей работу в аппарате райкома. Но она намеревалась поступить в пединститут, туда же собирался и Дарнев. Они решили уехать в большой город вместе строить свою дальнейшую жизнь…

Война разрушила их планы. В августе пал Гомель, затем Чернигов. Враг приближался к Трубчевску. Сверстники Дарнева уже с месяц назад ушли в армию, а его почему-то не призывали. Это и волновало и удивляло Дарнева, пока секретарь райкома партии не сказал ему однажды: «В армию не пойдешь. Здесь нужен». А Дарневу хотелось на фронт. Он подал военкому заявление. На нём были две подписи: Алексея и Веры. «Мы пойдемвместе», — говорилось в конце заявления. Военком обещал посоветоваться в райкоме. Но райком забронировал Алексея, как специалиста, и не отпускал. Дарнев подавал одно заявление за другим во все инстанции — до обкома партии. Но все его просьбы остались без ответа.

Дарнев нервничал, злился, и когда Вера спросила его, пойдут ли они на фронт вместе, он ответил с досадой: