Есть у людей военного поколения нечто общее: однажды пройдя по военным дорогам, они проходят по ним вновь и вновь. Не раз возвращает их в прошлое память, потому что в этих дорогах и радость встреч и боль воспоминаний.
Фронтовая дорога Бориса Пармузина началась в 1943 году сразу после окончания средней школы. Сначала он курсант военного пехотного училища, а затем командир стрелкового взвода. Все увиденное и пережитое откладывалось в памяти, а пришло время — и оно перенеслось на страницы газет, журналов, книг.
После службы в армии, учебы в Ташкентском юридическом институте, работы в ЦК ЛКСМ Узбекистана Борис Пармузин становится журналистом. Сотрудничает в газетах «Комсомолец Узбекистана» и «Вечерний Ташкент», в журнале «Звезда Востока».
В 1954 году Пармузин издает свою первую книжку — сборник стихов «Рождение песни». За первой последовали другие. Книги стихов, рассказов, повестей, романов. И конечно же, основные герои его произведений — люди в солдатских шинелях, добрые сердца которых вместили в себя мужество и гуманизм. И повсюду, это видел писатель, бывая в зарубежных поездках, эхом откликнулась человеческая память на незабываемый подвиг простого советского воина.
«Память». Так и назвал Борис Пармузин новую свою книжку. Родилась она в результате зарубежных поездок писателя.
Барбара Навроцкая написала романы «Две любви», «Обычный день драмы», «Поединок» и несколько книг-репортажей о Греции, Италии.
Теперь она работала над книгой о Советском Союзе.
На моих глазах заполнялся не один блокнот.
Барбара застывала перед изразцовыми плитками Регистана. Она внимательно рассматривала минарет Калян. Долго, жадно расспрашивала маргиланских мастериц о необычных красках знаменитого шелка.
В Бухаре водитель такси после долгого молчания все-таки спросил:
— Как сейчас выглядит Варшава?
— Вы там бывали? — оживилась Барбара.
— Да… Но очень давно. Я участвовал в освобождении города. Страшно было смотреть…
— Я помню… — вздохнула писательница. — Но сейчас там другой город. Совсем другой.
— Я рад за вас… — сказал водитель. — У нас тоже стало иначе. Я вернулся с фронта — на каждом шагу война давала о себе знать. Детские дома, хлебные карточки… Да что там говорить… — После короткой паузы он добавил: — Вот мы подъехали к парку. Там мавзолей Самани.
И Барбара писала, писала…
Вернувшись в Ташкент, мы побывали на ВДНХ Узбекистана.
Экскурсовод, женщина средних лет, познакомилась с писательницей и пригласила:
— Прошу.
Начался обход первого зала.
Указка словно подчеркивала главное в спокойном рассказе экскурсовода.
— Это наши герои войны…
Барбара знает и помнит войну. Ей пришлось совсем девчонкой участвовать в Варшавском восстании.
— Герои Советского Союза, ныне здравствующие… — указка прошлась под портретами. — А вот генерал Сабир Рахимов, погиб при освобождении Польши.
Барбара медленно сняла очки.
— Что с вами? — испуганно спросила экскурсовод.
— Ничего, сейчас пройдет.
Барбара никак не могла найти платок среди блокнотов, которыми была забита сумочка.
— Сейчас, сейчас…
— Право, перестаньте, — голос у экскурсовода дрогнул.
Шагнув к писательнице, она обняла ее, стараясь скрыть свои слезы.
Я невольно вспоминаю, как по этой улице спустя несколько месяцев после землетрясения ехал на текстильный комбинат с югославским писателем Иване Потрч.
Он задал обычный вопрос, как называется улица.
— Шота Руставели…
Иване Потрч улыбнулся.
— У вас поэтический город.
Он уже записывал названия улиц: Пушкина, Гоголя, Навои, Толстого, Мукими.
А на другой день мы стояли у стен здания, которое возводили военные строители.
Здесь рождался город-спутник Сергели. Уже вырисовывались его контуры: дома, улицы, площади… Нетерпеливые строители кое-где установили самодельные дощечки с названиями будущих улиц.
— «Имени генерала Карбышева…» — прочитал гость. — Я знаю о судьбе этого героя.
Иване Потрч рассматривал разгоряченные лица солдат.
— Как они похожи… — невольно вырвалось у гостя.
— На кого? — не понял я.
— На тех, кто освобождал нас. Тогда… в сорок пятом… Из концлагеря.
Он задумался. Я решил не продолжать разговора, не будоражить память о страшных днях, проведенных за проволокой фашистского концлагеря. Их было много, этих дней. Партизан и литератор Иване Потрч провел в заключении более двух лет.
— Откуда они? — гость кивнул на военных строителей и улыбнулся. — Если не тайна.
Я тоже улыбнулся.
— Нет, не тайна… Здесь, по-моему, люди из всех республик.
— Те солдаты тоже были из всех республик…
Потом мы знакомились с солдатами.
Во время перекура Иване Потрч с удовольствием, в который раз, просил исполнить «собственную» песню.
Молодой солдат склонился над гитарой и, лихо рванув струны, запел о том, как ребята привыкают к жаре, как ее они уже совсем не замечают.
Позади остаются туманы.
Здесь под солнцем Ташкента наш дом…
Иване Потрч спросил гитариста:
— Вы автор?
— Вместе сочиняли… — просто ответил парень. — Все…
— Ваш город должен быть очень красивым, — сказал гость. — Он с песней растет. Его строят поэты…
А мимо по-прежнему мчится поток машин…
От летнего ветра падали каштаны. Колючая скорлупа, едва коснувшись земли, мгновенно трескалась. В Ялте уже была осень. Сад заглядывал в окно, отражаясь в зеркальной стене.