То, что происходило в тот день, Джастин Брайт помнил крайне смутно.
Сказать по правде, Джастин вообще ничего не помнил.
Краски, звуки и запахи окружающего мира были словно приглушены.
Откуда-то наползал серый туман. Он окутывал сознание Джастина удушливой пеленой, блокировал чувства, притуплял эмоции. Это явление было для Джастина спасительным, но не позволяло понимать, что вообще происходит вокруг.
Нужно было куда-то идти, что-то делать… Слава богу, окружающие ничего и не ждали от него. Все организационные вопросы были уже решены. Все, что от Джастина требовалось, это сказать несколько слов.
Несколько проникновенных, таких необходимых слов в память об умершей.
Джастин не мог выдавить из себя ни звука.
Он словно умер вместе с ней.
Чего вообще они от него хотят?
Ему не нужны ни эти люди вокруг, ни глаза, полные сочувствия, ни слова поддержки и утешения. Однако Джастину приходилось быть здесь. Присутствовать на церемонии. Держаться, черт побери, от начала и до конца.
Кирк, лучший друг Джастина еще со школьной скамьи, был сегодня для него настоящей палочкой-выручалочкой.
Опорой и мощной поддержкой.
Ладно, чего уж там — Кирк выступал в качестве костылей. Он незаметно направлял Джастина в ту сторону, в которую надо было идти. Подталкивал, когда требовалось встать. Сесть. Кирк довел Джастина до своего автомобиля, когда им пора было ехать на кладбище.
Все, все, все было словно в тумане. Липком, мешающем дышать, заставляющем задыхаться.
Джастин озирался вокруг в поисках поддержки — настоящей. Искал утешения — подлинного. Слова «нам так жаль», «сочувствуем», «приносим свои соболезнования» не работали.
Они не работали! Они не могли ничего исправить, вернуть. Никто не мог ему помочь. Никто.
Единственное, что могло вернуть его к жизни, — это голос жены.
Если бы сейчас она внезапно появилась, коснулась бы его руки, сказала бы, что это шутка…
Глупая, бездарная, жестокая, нелепая, безобразная… Зато шутка!!!
Это было невозможно.
Это было необратимо…
На этом свете существуют необратимые вещи, и впервые Джастин со всей отчетливостью, ясным пониманием и неотвратимостью столкнулся с одной из них.
Он пытался припомнить, бывали ли у него когда-то раньше такие же сильные потрясения. Неужели жизнь всегда щадила его? Щадила настолько…
Или все дело было в том, что произошедшее касалось не кого-то, а его покойной жены?
Священник произносил слова молитвы. Джастин понимал лишь то, что из его речей он не в силах понять ни слова.
Надгробные речи взялись произносить пришедшие. Джастин вновь ничего не слышал. Теперь в голове безостановочно крутились слова священника. «Упокоится… в землю вернешься…»
Упокоится?!
Она не должна была бросать его одного, здесь, на этой земле!
У него ведь нет и не было человека ближе, чем она. Все кончено. Все ведь кончено и для него тоже. Для Джастина Брайта, тридцати одного года, вдовца.
Не только для нее. Для него тоже.
Внезапно в нем вскипела ледяная, сокрушительная ярость. Как она могла?! Как могла?! Она ведь обещала!
Вот так же перед ними находился священник, и румянец слегка пунцовел на ее щеках, угадываясь под полупрозрачной фатой.
Что она говорила ему?
Что-то вроде…
Обещала всегда любить. Заботиться… Быть рядом. Всегда.
Неужели все это оказалось ложью?..
Голос разума в голове Джастина сейчас был полностью заглушен отчаянием. Конечно же — никто не имеет власти над своим сроком жизни, над собственной судьбой… И его возлюбленная не виновата. Конечно нет.
Но… Душа Джастина в это мгновение была полна отчаяния.
Кирк осторожно тронул его руку.
— Дружище… С тобой все в порядке? — уточнил он.
Язык с трудом повернулся для произнесения слов «все в порядке». Но других подходящих фраз Кирк не мог сейчас подыскать, как и должных слов утешения.
Джастин молча кивнул. В порядке, мол. Что ты. Ну конечно. Как ты можешь сомневаться?
Хотя только слепой не прочел бы сейчас в глазах Джастина того отчаяния и горя, которые плескались серым морем и не находили выхода.
Джастин стоял прямо, как лейтенант на параде возле королевского дворца. Хотя бы на это у него еще хватало сил.
Позже он будет вспоминать какие-то детали… какие-то мелочи, происходящие в день похорон. И не сможет вспомнить практически ничего.
Словно серая муть милосердно поглотила все то, что причиняло ему невыносимую боль. Он не закрывал глаз, когда лакированный гроб опускали в чуть влажную землю. Но он не мог впоследствии припомнить, как это происходило.
Разумеется, никаких фотографий. Никакой видеосъемки. Он ведь не вконец еще рехнулся. Никаких этих новомодных веяний. От них за милю пахнет сумасшествием… Какой смысл может быть в смаковании горя, своего или чужого?
И еще кое-что Джастин знал совершенно точно.
Он не сможет навещать могилу жены.
Смотреть на памятник, сметать с него паутину и сухие веточки.
Серая гранитная пирамидка в его сознании никак не ассоциировалась с любимой женщиной.
Счастливая, смеющаяся блондинка с ясными голубыми глазами, пытающаяся сдуть легкую прядь волос с носа обратно на висок… Его живая, дышащая, трепетная любимая, с ее нежно-розовой кожей, лучащейся удовольствием и радостью улыбкой…
