Поздним осенним вечером 1893 г., когда я после утомительного приема своих пациентов блаженствовал с вечерними газетами в глубоком кресле, уже облаченный в домашнюю одежду, раздался настойчивый стук дверного кольца. «О, Господи, — вырвалось у меня, — снова за работу? Кто там?» Однако за дверью оказался не пациент или его посланник, а мой старинный — еще с Афганистана — приятель, тоже врач, Леонард Филдмен. Мы обращались друг к другу два-три раза в год, когда у него или у меня встречался какой-нибудь особо сложный случай, вместе ставили диагноз и определяли средства лечения.
— Простите, Ватсон, что я беспокою так поздно, — начал он, — но прошу вас о помощи.
— Добрый вечер, Лео. Заходите и не извиняйтесь. Что случилось?
— Нужен ваш совет. Как вы знаете, среди моих пациентов, требующих наибольшего внимания, находится семья лорда Бэкуотера.
Я, разумеется, знал и о положении лорда в обществе, и об основном источнике доходов моего коллеги.
— Лорд болен? Кто-то из детей? Внуки?
— Сам лорд. — Филдмен был взволнован и отвечал коротко.
— Что с ним? В его возрасте к человеку привязываются разные болезни.
— Нет, Ватсон, хуже: он отравился.
— Бэкуотер принял яд? — изумился я.
— Нет, он отравился угарным газом. Его нашли мертвым три часа назад в библиотеке, куда он, как обычно, удалился после обеда, чтобы выкурить сигару у зажженного камина. Моя помощь ему уже не потребовалась…
Я прервал наступившую паузу:
— Признаки отравления угарным газом детально описаны: сначала сильное головокружение, необыкновенная бледность лица, потом глубокий обморок, а при продолжительном воздействии газа — летальный исход. У некоторых бывает рвота.
— Конечно, я это знаю. Но надо составить заключение для полиции, и некоторые симптомы меня, откровенно говоря, сильно, очень сильно, — поправился он, — смущают.
— Я не знал, что лорд увлекался спиртным или был морфинистом.
— Нет, нет, — возразил мой коллега, — признаки отравления этими химикатами действительно можно спутать с угаром. Но ни чрезмерного употребления вина, ни тем более морфия лорд Бэкуотер себе никогда не позволял.
— Что же вас тогда смущает? — спросил я.
В ответ он сказал:
— Голова… Голова запрокинута назад. И челюсти — стиснутые челюсти.
Это действительно было странно. Я немного поразмыслил и встал:
— Вы наверняка распорядились, чтобы тело не трогали. Подождите, пожалуйста, пока я оденусь. Его нужно осмотреть внимательно, и я еду с вами.
Кабриолет ждал у дверей, но когда мы тронулись к дому лорда в Вест-Килберн, я подумал: «Надо обратиться к Холмсу. С симптомами действительно что-то не так». С Холмсом мы по-прежнему были близки, хотя в то время для нас с женой удобнее было снимать отдельную квартиру. Мы с Филдменом обсудили мое намерение информировать знаменитого сыщика, но решили не менять свой маршрут и послать Холмсу записку из Вест-Килберна.
В доме лорда все были на ногах. Во всех комнатах горели газовые фонари и свечи. Чувствовалось напряжение. На лицах прислуги был плохо скрываемый страх, у домочадцев — скорбные «мины», кое у кого со слезами на глазах. Престарелый дворецкий лорда Эймс от волнения едва передвигался. Инспектор Лестрейд из Скотланд-Ярда закончил опрос присутствующих, попросил членов семьи не покидать дом и приказал сержанту Стеббинсу охранять собранных в одной комнате слуг.
Дверь в библитеку была закрыта. Когда мы с Филдменом и Лестрейдом вошли туда, я увидел, что покойный сидел в кресле в нелепой позе, с неестественно откинутой головой. Челюсти были по-прежнему крепко сжаты, а на губах виднелись остатки розовой пены. Кресло стояло в семи-восьми футах от великолепного высокого камина. На каминной полке стояла пара бронзовых канделябров. Верхушку камина украшал керамический глазурованный герб семьи Бэкуотеров.
Я посмотрел на ковер: у кресла виднелся свежий след догоревшей сигары, которую перед смертью выронил несчастный. Тщательный осмотр позволил сделать определенное заключение:
— Похоже, что лорд действительно отравился или был отравлен совсем не угарным газом, — заключил я после раздумья.
— Я проверял дымоход и могу сказать, что он чист, а заслонки и вьюшки исправны и были открыты, — произнес Лестрейд. — Только теперь, взглянув на него внимательно, я заметил, что он выпачкался сажей.
Не успели мы перейти в гостиную, как ворвался Холмс:
— Что заставило вас поднять меня ночью из постели? Хорошо еще, что от Бейкер-стрит сюда не больше двух миль. Я занят расследованием дела компании «Локус-Спринт» и, если бы не ваше, Ватсон, обращение, не появился бы в этом доме.
Мы коротко ввели его в курс дела и в суть наших медицинских сомнений.
— Посмотрим, есть ли тут интрига, — все еще с недовольством заявил он.
Но Холмс не был бы Холмсом, если бы не увлекался каждым делом, к которому приступал. Его настроение, скорость и характер движений менялись на наших глазах. Он осмотрел тело, кресло, нагнулся к месту, где на ковре был след от сигары, вытащил складную линейку и измерил длину следа. Окна и шторы привлекли его внимание надолго. Потом он быстро подошел к камину, выбрал из стоящего рядом бронзового ведерка изогнутый прут с довольно изящной рукояткой — своего рода кочергу — и долго шевелил золу. Холмс обстучал дымоход, влез в камин почти по пояс, внимательно его оглядел изнутри и заключил, вытирая платком свои руки и стряхивая сажу с плеч:
