– Это у нас рассказывали, бывало, по вечерам, – начал Сенцов.
– Да, по вечерам… – со вздохом отозвался Раин.
Вечера были далеко.
Вечера остались там же, где и тень деревьев, прозрачные, бегущие по круглым камешкам ручьи, белые облака и веселые огни городов.
На расстоянии в семьдесят с лишним миллионов километров осталось и многое другое. Все то, что называлось необъятным словом – Земля.
Родная планета должна была, верно, показаться отсюда совсем ничтожной: она давно уже превратилась в звездочку, неотличимую от других. Но наперекор расстоянию, или благодаря ему, – для космонавтов Земля становилась гораздо больше, ближе, – родная до невозможности.
– Так вот, – продолжал Сенцов, сдерживая улыбку и внимательно оглядывая всех прищуренными глазами. – Баранцева вы все, конечно, помните – ну, заведующего сектором астронавигации Института. В плане подготовки намечалось вывести в полет на околоземную орбиту и всех преподавателей – чтобы получше разбирались в психике курсантов. (На лицах космонавтов мелькнули улыбки.) И вот приходит очередь Баранцева…
Сенцов остановился на полуслове.
Звук мягкий и печальный зародился где-то под потолком. Постепенно он усиливался, приобретал остроту, холодной иглой колол уши. Мигнули голубые плафоны. Затем звук, словно устав, пошел на убыль и затих на низкой, чуть хрипловатой, ворчливо-жалобной ноте.
– Быть по местам! – скомандовал Сенцов, хотя все и так сидели на своих местах. – Через десять минут – поправка…
…От сильного толчка на мгновение закружилась голова, качнуло в креслах. На экране заднего обзора мелькнули и погасли длинные, безмолвные языки огня.
Сенцов, нагнувшись к укрепленному в центре пульта – прямо перед его креслом – микрофону, нажал клавишу, раздельно продиктовал.
– Двадцать – сорок две… Автоматически выполнен коррекционный поворот. Уточненный курс…
Лаймон Калве, оператор, со своего поста управления молектронным вычислителем уже протягивал командиру ленту. Сенцов, чуть наклонив голову, неторопливо назвал показания интеграторов – цифры трехмерных координат корабля в пространстве.
– Экипаж здоров, механизмы и приборы без нарушений, происшествий нет. Все.
Он выключил микрофон. Повернул свое кресло (среднее из пяти, помещавшихся в выгибе подковообразного пульта) так, чтобы лучше видеть товарищей.
Космонавты сидели молча – неподвижные, сумрачные. Казалось, привычная сирена вдруг отняла у них веселость и заставила забыть то, о чем начал было рассказывать Сенцов, и задуматься о чем-то своем – тайном, о чем не говорят вслух. Надо было улыбнуться, и Сенцов улыбнулся. Но глаза его смотрели серьезно и испытующе.
Высокий, широкоплечий Калве, новичок в космосе и человек явно «некосмических габаритов», как шутили товарищи, сидел, погрузившись в размышления, машинально поглаживая рукой редеющие волосы. Он казался глыбой, позаимствовавшей спокойствие и невозмутимость у своих счетно-решающих устройств, и вряд ли кто-нибудь, кроме командира, догадывался о той затянувшейся болезни – боязни пространства, которая все еще мучила Калве. Ничего, Лаймон не подведет.
Рядом с ним откинулся в кресле Раин. Глаза его были полузакрыты, и всем своим отрешенным видом он словно бы давал понять: меня занимает вовсе не предстоящее, а лишь некоторые особенности отражения от поверхности Марса, подмеченные при наблюдении именно отсюда, с относительно небольшого расстояния, из пространства, где нет атмосферных помех. И, собственно, какие могут быть основания сомневаться в моем спокойствии?
Маленький, худой – известный астроном и одновременно штурман или, как теперь говорили, астронавигатор экспедиции, Раин на первый взгляд казался слабым и каким-то чуждым этой тесной рубке, где техника, техника, техника окружала его со всех сторон. Но Сенцов не первый рейс уже провел с Раиным (правда, то были лунные рейсы, но это дела не меняло) и знал, что на ученого можно положиться во всем – кроме разве поднятия тяжестей. Ну на то здесь и невесомость…
Сенцов перевел взгляд на Азарова. Порыв и движение… Из него выйдет толк. Всего во втором рейсе – а ведет себя, как старый звездоплаватель. Правда, выдержки ему не хватает. И чувства юмора… иногда.
Азаров почувствовал внимательный взгляд, поднял глаза. Улыбнуться оказалось черт знает как трудно. Он беспокойно заерзал в кресле.
– Вот… И это называется – человек вышел в космос, – пробурчал он, не выдержав молчания. – А если рассудить – в космос вышли автоматы. Летят они, а мы их обслуживаем…
У Азарова была своя тема, к которой он без конца возвращался.
Сенцов пожал плечами, только иронически дрогнули уголки его губ. Калве неторопливо – чтобы не ошибиться в русской грамматике – тоже в который уже раз ответил:
– Движением корабля управляют быстрорешающие устройства. Они с этим справляются лучше нас… Люди выполняют свои задачи, машины – свои. Так мне кажется…
– А мне не кажется! – отрезал Азаров. Отстегнувшись, он встал и, шурша присосками башмаков – с ними можно было при известном навыке передвигаться по полу, – заходил по рубке, цепляясь плечом за стены.
– И вообще, бросьте вы носиться с вашими машинами. Вы-то, наверное, охотно бы жили в мире таких вот микромодульных интеллектов… Но мы пилоты и должны работать, вести корабль. А тут организовали какой-то санаторный режим. Но ведь, анализируя…
