Василий Шукшин
Ораторский прием
Тринадцать человек совхозных, молодых мужиков и холостых парней, направили «на кубы» (на лесозаготовки). На три-четыре недели – как управятся с нормой. Старшим назначили Александра Щиблетова. Директор совхоза, напутствуя отъезжающих, пошутил:
– Значит, Щиблетов… ты, значит, теперь Христос, а это – твои апостолы.
«Апостолы» засмеялись. «Христос» сдержанно, с достоинством улыбнулся. И тут же, в конторе, показал, что его не зря назначили старшим.
– Сбор завтра в семь ноль-ноль возле школы, – сказал он серьезно. – Не опаздывать. Ждать никого не будем.
Директор посмотрел на него несколько удивленно, «апостолы» переглянулись между собой… Щиблетов сказал директору «до свидания» и вышел из конторы с видом человека, выполняющего неприятную обязанность, но которую, он понимает, выполнять надо.
– Вот, значит, э-э… чтобы все было в порядке, – сказал директор. – Через недельку приеду попроведую вас.
«Апостолы» вышли из конторы и, прежде чем разойтись по домам, остановились покурить в коридоре. Потолковали немного.
– Щиблетов-то!.. Понял? Уже – хвост трубой!
– Да-а… Любит это дело, оказывается.
– Разок по букварю угодить чем-нибудь – разлюбит, – высказался Славка Братусь, маленький мужичок, с маленьким курносым лицом, муж горбатой жены.
– Ты лучше иди делай восхождение на Эльбрус, – мрачновато посоветовал Славке Борис Куликов, грузный, медлительный, славный своим бесстрашием, которое дважды приводило его на скамью подсудимых.
– А ты иди похмелись, – огрызнулся Славка.
– Золотые слова, – прогудел Борис и отвалил в сторону сельмага.
Разошлись, и все – кто куда.
В семь ноль-ноль к школе пришел один Щиблетов. Он был в бурках, в галифе, в суконной «москвичке» (полупальто на теплой подкладке, с боковыми карманами), в кожаной шапке. Морозец стоял крепкий: Щиблетов ходил около машины с крытым верхом, старался не ежиться. Место он себе занял в кабине, положив узел на сиденье.
Щиблетов Александр Захарович – сорокалетний мужчина, из первых партий целинников, оставшийся здесь, кажется, навсегда. Он сразу взял ссуду и поставил домик на берегу реки. В летние месяцы к нему приезжала жена… или кто она ему – непонятно. По паспорту – жена, на деле – какая же это жена, если живет с мужем полтора месяца в году? Сельские люди не понимали этого, но с расспросами не лезли. Редко кто по пьяному делу интересовался:
– Как вы так живете?
– Так… – неохотно отвечал Щиблетов. – Она на приличном месте работает, не стоит уходить.
Темнил что-то мужичок, а какие мысли скрывал, бог его знает. За эту скрытность его недолюбливали. Он был толковый автослесарь, не пил, правильно выступал на собраниях, любил выступать, готовился к выступлениям, выступая, приводил цифры, факты. Фамилии, правда, называл осторожно, больше напирал на то, что «мы сами во многом виноваты…» С начальством был сдержанно-вежлив. Не подхалимничал, нет, а все как будто чего-то ждал большего, чем только красоваться на Доске почета.
Старшим его назначили впервые.
– Не спешат друзья, – сказал Щиблетов.
– Придут, – беспечно откликнулся шофер и сладко, с хрустом потянулся. И завел мотор. – Иди погрейся, что ты там топчешься.
– Придут-то, я знаю, что придут, – Щиблетов полез в кабину, – но было же сказано: в семь ноль-ноль.
– Счас придут. Ты за бригадира, что ли?
– Да.
– Счас придут. Вон они!..
Стали подходить «апостолы». Щиблетов вылез из кабины.
– Друзья!.. – он выразительно постучал ногтем указательного пальца по стеклышку часов и покачал головой.
– Успеем, – успокоили его.
Куликов пришел последним. Он, видно, хорошо опохмелился на дорожку, настроение приподнятое.
– Здорово, орлы! – приветствовал он всех. И отдельно Щиблетову: – Но не те, которые летают, а которые…
– Залезайте, – несколько брезгливо оборвал Щиблетов.
– Зале-езем, куда мы денемся, – гудел Куликов, не замечая брезгливости Щиблетова. – Залезем… за милую душу.
– Ко всем обращаюсь! – возвысил голос Щиблетов, глядя в кузов через задний борт. – Чтобы вот такого больше не повторялось!
У «апостолов» вытянулись лица – чего не повторялось?
– Я предупредил вчера: отъезд в семь ноль-ноль. Сейчас… без четверти восемь. Каждое опоздание буду фиксировать. Ясно?
«Апостолы» молчали… Смотрели на Щиблетова. Щиблетов не стал дожидаться, пока они своими чалдонскими мозгами сообразят, что ответить, скрипуче повернулся, кашлянул в кулак и пошел в кабину.
– Поехали.
Поехали.
– Куликов частенько закладывает? – поинтересовался Щиблетов, как интересуются властью наделенные люди: никак не угрожая пока, но и не убирая в голосе обещанную интонацию – заняться в дальнейшем этим Куликовым.
– А ты спроси у него, – невежливо ответил шофер. – Он ответит… Что за манера – справки наводить! Рядом же человек, живой – спрашивай.
Щиблетов промолчал. Смотрел вперед на дорогу серьезный и озабоченный.
На выезде из села, у чайной, в кабину застучали.
– Чего они? – встревожился Щиблетов.
– Погреться хотят,– шофер подрулил к чайной. – Это здесь тепло, а в кузове продерет – дорога длинная.
– Не останавливайся! – строго сказал Щиблетов.
Шофер посмотрел на него, засмеялся, ничего не сказал, вылез из кабины, крепко хлопнув дверцей. Из кузова выпрыгивали, весело галдели, направляясь к дверям чайной.
