Иван Ситников
ОКАЯННАЯ ГОЛОВА
Постоялый двор приютился рядом с узкой проселочной дорогой, покрытой, словно мягким ковром, густым слоем бурой пыли. Солнце уже опустило ресницы к горизонту и в воздухе повеяло вечерней прохладой.
— Запрягай быстрее. — Отставной офицер в потертом мундире, торопливо расхаживал вокруг кибитки.
— Ваше благородие, — пожилой возница с опаской покосился на офицера, — поздно уже. Темняет. Да и туман поднимается. А места здесь сами знаете, какие. Доброму человеку в ночь ехать никак нельзя.
Офицер побагровел. Острые усики встопорщились, глаза начали бешено вращаться.
— Я тебе, холуй, сейчас покажу, как со штабс-капитаном разговаривать! Дурь то из башки всю выбью, чтобы благородному званию перечить не смел! Запрягай, сказал! Дело у меня спешное.
Возница вздохнул, почесал затылок.
— Покормить бы животину надо. Овса сыпануть, — неуверенно сказал он.
— Некогда, — вздернулся офицер. — Скоро совсем темно будет.
— Так ведь, не ногами конь, брюхом везет.
Скрипнула потемневшая от времени дверь постоялого двора, и на пороге появился тучный недовольный хозяин.
— Успеете ваше благородие. Здесь езды верст пятнадцать всего.
Он вздохнул и потоптался на месте.
— Хотя лучше бы вам с утра отправиться. Дорога она вещь такая… Мало ли чего.
Офицер лишь категорично мотнул головой.
— Ну, дело ваше. А то перекусили бы, чем Бог послал, пока Матвей овса коню сыпанет.
— Дело говоришь, — смягчился офицер, — у меня с утра синя пороху во рту не было.
Он направился к дому, на ходу достав из заплечного мешка кошель с деньгами.
— И чтобы через пятнадцать минут был готов, — бросил он через плечо недовольному Матвею.
— Ночка за ночкой не слезаешь с кочки, — пробормотал себе под нос возница, и пошел к амбару, прихватив по дороге старое ведро.
Офицер зашел в общую залу постоялого двора и уселся на жалобно скрипнувшую лавку. К видавшему виды столу, в мгновение ока подбежал половой, суетливый и вертлявый до такой степени, что невозможно было определить не только его возраст, но даже и выражение лица. Протерев грязной тряпкой стол, он услужливо согнулся в полупоклоне.
— Чего изволите-с?
Офицер жадно втянул воздух, принюхиваясь к аромату, доносившемуся из кухни. Ноздри его расширились и затрепетали, будто у собаки почуявшей запах мяса.
— Неси, что есть, да побыстрее!
Половой мелко закивал и исчез, а уже через минуту, на столе перед офицером стояли ароматные щи, сосиски с капустой, мозги с горошком, а чуть поодаль, на дальнем конце стола призывно ждала своего часа жареная пулярка.
Когда трапеза подошла к концу, и насытившийся офицер плеснул в стакан наливочки, в дверях постоялого двора появился еще один посетитель. Лет сорока, в дорогом синем суконном кафтане с косым воротом, он оглядел залу и направился прямиком к столу разглядывающего его офицера.
— Антон Ильич, — представился он, протянув руку.
Офицер, нехотя привстал, внимательно посмотрел на мясистый нос нового знакомого, его обвисшие толстые щеки и прямо таки выдающийся живот.
— Сергей Платонович, — наконец представился офицер, — штабс-капитан восемнадцатого уланского полка в отставке.
Антон Ильич присел напротив офицера и благодушно зевнул.
— Слыхал, вы в Ивановку путь держите? Может, возьмете и меня в попутчики? Бричка вишь сломалась, ось полетела, так может, пока кучер ее чинит, я с вами доберусь? А в деревне у меня можете и остановиться.
— Так вы помещик Изместьев? Из Ивановки? — офицер удивленно приподнял бровь. — Так ведь я как раз к вам путь и держу. Дельце у меня к вам есть, Антон Ильич.
Помещик улыбнулся.
— Кто бы сомневался, Сергей Платонович. Не вы первый.
Он повернулся, ища взглядом полового.
— Человек, винца нам хорошего! Да только не этой скверной наливки, которой вы гостей потчуете.
Слуга засуетился, и через миг на столе красовалась бутылочка хереса.
— Доброму вину, такова и укупорка, — нравоучительно поднял палец помещик.
— Это точно, — кивнул офицер. — Как у нас в полку говаривали: пей вино, да не брагу, люби девку, а не бабу.
Через полчаса новые знакомые, слегка покачиваясь, вышли на улицу.
— Эй! Матвей, или как там тебя, — крикнул офицер, — готов ехать?
Возница хмуро топтался на месте.
— Извольте, ваше благородие.
— Позвольте, я вам помогу, Антон Ильич, — офицер подсадил грузного помещика и вслед за ним запрыгнул в кибитку.
* * *
Непринужденный разговор развалившихся в кибитке господ изредка прерывался жалостливым скрипом колес.
— Неужели, правда, это, Антон Ильич? И прямо золота можно пудов десять просить?
— Изволите сомневаться, любезный Сергей Платонович? Или держите меня за облыжника какого? Обманом барыша не наторгуешь! Я вам так скажу, главное все честь по чести сделать. Без надувательства, тогда и желание исполнится. А что нечисть здесь бродит, так она честным людям зла не чинит.
Офицер призадумался. Почесал худыми пальцами острый подбородок, покосился на возницу и наклонился к уху помещика:
— То есть, коли я заколдованную табакерку, из копытного рога, добуду и мертвякам принесу, то мне и золота отвалят? И ничего худого не сделают?
— От мертвого худа не бывает, а от живого и добра редко увидишь, — зевнув, пробормотал помещик. — Сам я табакерку достать не могу, заклятие на роду нашем. А нечистая сила в лабаз тоже сунуться не может, поскольку освятил его священник местный, уже лет десять назад. Поэтому и нужен пришлый человек — отчаянный.