Лето на излете. Яблоки в нашем саду алые, как кровь, и сладкие, как мед. Ветер, рожденный в далекой северной Палье, срывает с веток тяжелые плоды, роняет к моим ногам. «Лучше на голову бабушке», – прошу шепотом. Я знаю все ветра по именам. Этот, ледяной, ураганный, пока летел, напился южного солнца, ослаб, притворился легким дуновением, но я еще слышу вкус вечных горных ледников в его запахе.
Приходит вечер. Поют сверчки. Маленький городок по ту сторону речки замолкает, зажигает огни. Едва слышно барахтается бывший северный ветер в уставшей от летнего зноя, сухой и шершавой, но все еще темно-зеленой листве. Ленивая тишина опускается на долину, с небосвода подмигивают звезды, желая волшебных снов. А где-то далеко-далеко, в столице нашей великой Империи, с приходом вечера и осени жизнь только начинается.
Наступает Сезон. Как много я о нем слышала. Сколько читала романов и знала песен. Какой заветной грезой он был для девушек моего возраста.
Сезон – это сказочно-пышные балы, великолепные приемы, театральные премьеры. Заветное и романтическое время, когда знатные девушки, достигшие возраста вступления в брак, едут со всех земель нашей великой Империи в столицу, чтобы быть представленными ко двору, впервые блистать на балах, разбивать сердца, выбирать женихов.
Сезон! Сколько драм, комедий и трагедий посвящено ему, сколько волнующих подробностей мне с горящими глазами рассказывала мама. Сколько сплетен и предостережений нашептывала она же. Сезон – главное событие в жизни девушки.
Я не хочу, чтобы несколько, пусть даже самых великолепных, балов стали самым значительным событием в моей жизни. И замуж не хочу. У женихов нашей Империи принято требовать у девушки в приданое нечто большее, чем деньги. Ее магию.
– Сибрэйль уже год как совершеннолетняя! Год! Необходимо в ближайшие месяцы найти ей мужа! А ведь она еще даже не представлена ко двору! О чем ты вообще думаешь, Ольвия?! Хотя что это я, разве ты умеешь думать, – желчно выговаривает бабушка маме.
Совершеннолетие. Должно быть, это радостный праздник. Ты становишься взрослой. Перед тобой открывается целый новый мир. Представление ко двору. Возможность видеть императора. Платья, балы, кавалеры, выставки, театры, все прелести светской жизни. Слуги становятся почтительней, мама больше не прячет «неприличные» книги, а, наоборот, подкладывает поближе. Кошелек набит монетками на булавки. Совершеннолетие. Знаете, что означает для меня это слово? Это мой эшафот.
Палач ждет. Топор наточен и ослепительно сверкает в лучах солнца Всеобщего Благополучия. В прорезях маски – глаза палача. Они всевидящие. Почти. Они меня еще не заметили, но это дело времени. Палач-общество никуда не торопится. Он подождет еще неделю, месяц, год, быть может. А потом его руки в железных перчатках Справедливости выволокут меня из моего убежища и бросят на эшафот.
Ночами я плачу. Беззвучно кричу, кусая подушку. Днем стараюсь казаться беззаботной. Мы с мамой делаем вид, что все как обычно. На запретные темы не разговариваем. И временами кажется, будто никакой угрозы и не существует. Но сегодня приехала бабушка. Это еще не конец, но смертельная угроза. Надо сражаться.
– У нас совсем нет денег.
– Ну, раз у вас совсем нет денег, на платье я тебе одолжу! – цедит бабушка сквозь зубы.
Мама свекровь боится, я терпеть не могу. Сложно представить более неприятную личность. Земляные – они все такие. Бабушка огромная. Когда она гордо несет свое безразмерное отечное тело, половицы душераздирающе скрипят. Щеки двумя оплывшими хомячьими карманами свисают на грудь ниже шести подбородков. С размаху, со злобой бабуля бросается в кресло. Грохот, отчаянный вопль – кресло сломано!
Хохочу. Нагло, прямо ей в глаза. Мама залепляет мне пощечину. Обидно до слез. Я должна уважать ту, которая приехала сломать мою жизнь? Спасибо, мам.
– Мама, мы должны ее обидеть. Тогда она уедет сама, – шепчу, когда бабушка с охами и причитаньями поднята и водружена на кушетку, которая, впрочем, тоже подозрительно прогнулась.
– Это я попросила ее приехать, – ледяным голосом отвечает мать. – Ты должна в ближайшие месяцы выйти замуж. Так надо. Тянуть больше некуда.
И отворачивается. А я, потрясенная ее предательством, выбегаю прочь с террасы под безграничное черное, усыпанное звездными блестками небо. «Спаси меня, брат», – шепчу в ночь. Но ветер молчит. Я рождена жить среди гор – на этой теплой и скучной равнине так тяжело докричаться до неба!
Наш родовой замок врос в скалы. Отец брал меня за руку, мы подходили к краю обрыва и прыгали вниз. У торчащих из океана острых обломков скал нас подхватывал ветер, и мы поднимались высоковысоко, так, что наш замок, и долина, и города внизу становились крошечными, с ладонь, и мы оба кричали от восторга, отец даже громче, чем я. Это самое счастливое воспоминание из моего детства. А самое ужасное – бабушка. В глубине души я всегда знала, что роль моего палача сыграет именно она.
