Деревья из семян недовольства прорастали no всему городу.
Просидев всю ночь, я все же закончил небольшой рассказик. Так, обычная развлекательная штучка.
В наше время никому не нужны рассказы, пробуждающие сомнения или размышления. И ничего тут не поделаешь. Так я успокаивал себя, когда собирал страницы рукописи и засовывал их в конверт.
О том, способен ли я написать серьезный, глубокий рассказ, я старался не думать, иначе мне бы захотелось попробовать.
Я надел деревянные башмаки и вышел из дома с конвертом в руке. Утреннее солнце ослепило меня. До приезда первой почтовой машины еще оставалось время, и я решил пойти в парк. Собственно парком это и не назовешь — клочок зелени среди нагромождения жилых домов. Ho с утра здесь не бывает детей и стоит полная тишина, именно поэтому я и выбираю парк для своего утреннего моциона. Сейчас и эти несколько деревьев можно считать большой редкостью в огромном пыльном городе.
Надо было захватить с собой кусок хлеба, подумал я. Мой любимый собакосаженец находится рядом с парковой скамьей. Такой симпатичный, с темно-желтой шерстью.
Машина с жидким удобрением как раз отъезжала от парка, когда я подходил к скамейке. В воздухе еще пахло хлором, а земля была влажной. На скамейке сидел пожилой джентльмен — завсегдатай парка — и кормил собакосаженца чем-то вроде пельменей. У собакосаженцев обычно прекрасный аппетит. Может быть, удобрение не всегда приходится им по вкусу? Во всяком случае они едят почти все, что им дают.
— Вы ему что-то принесли? Сегодня я забыл прихватить с собой хлеба, — сказал я, обращаясь к пожилому мужчине.
Он мягко улыбнулся.
— А вам он тоже нравится?
— Да, — ответил я, усаживаясь рядом с ним. — Он очень похож на мою прежнюю собаку.
Собакосаженец посмотрел на меня большими карими глазами и завилял хвостом.
— Вообще-то, у меня у самого была такая же собака, — сказал мужчина, поглаживая собакосаженца по холке. — В три года сделали саженцем. Вы не видели ее? Она растет между галантерейным и спортивным магазинами.
— Как же, знаю, — кивнул я. — Значит, это была ваша собака?
— Да, это был наш любимчик. Его звали Хачи. Сейчас он уже совсем вегетировался. Стал красивым собакодеревом. А где растет ваша собака?
— Мою собаку звали Буф, — ответил я. — Когда ему было четыре года, его посадили у входа на кладбище. Бедняжка, он умер сразу же после этого. Дело в том, что туда редко заезжают машины с удобрениями, а я тоже не мог ездить так далеко. Ведь его нужно было кормить каждый день. А может, они неправильно его посадили. Он умер так и не став деревом.
— Значит, его убрали оттуда?
— Нет. К счастью, его не тронули: в том месте на запах никто не обращает внимания. В общем, он там остался и высох, превратившись в скелетостолбик. Я слышал, что его использовали по анатомии в ближайшей школе.
— Прекрасно.
Пожилой джентльмен погладил по голове собакосаженца.
— Интересно, как звали этого пса раньше? — спросил он меня.
— Собакосаженцы не должны носить прежние клички. Странный закон, да?
Мужчина посмотрел на меня, потом спокойно произнес:
— Закон, относящийся к людям, они применили к собакам, поэтому собакосаженцы и не имеют кличек. — Он почесал собаку за ухом. — И новые имена ему нельзя давать. Это, наверное, потому, что у растений не бывает личных имен.
Ну конечно же, подумал я.
Мужчина взглянул на мой конверт с надписью «Рукопись вложена» и спросил:
— Извините, вы писатель?
Я несколько смутился.
— М-м… да… Так, кропаю понемножку пустяковые вещицы.
Мужчина пристально на меня посмотрел и подавил усмешку.
— Я тоже когда-то писал рассказики. Сколько же времени утекло с тех пор, как я бросил писать? Кажется прошла целая вечность.
Во время беседы я приглядывался к его лицу. Когда он замолк, лицо его стало неподвижным и мне показалось, что я уже где-то видел этого человека. Я хотел было спросить его имя, но в последний момент не решился.
— В нынешнее время трудно писать, — сказал он вдруг.
Я опустил глаза. Мне стало стыдно за то, что меня по-прежнему тянуло к писательскому ремеслу.
Увидев мое смущение, мужчина торопливо извинился:
— Это прозвучало резко. Но я говорил не о вас, a о себе.
— Нет, — сказал я и, быстро оглядевшись, добавил: — Я не могу бросить писать, потому что у меня не хватает для этого смелости. Перестать писать! Это значит сделать вызов обществу.
Мужчина погладил собаку по голове. После долгой паузы он снова заговорил:
— Да, трудно — взять и бросить писать. Если уж говорить напрямик, наверное, было бы гораздо лучше, если бы я смело продолжил писать критические книги и меня бы арестовали. Так мне иногда кажется. Но я был просто дилетантом, не знавшим нужды и мечтавшим о гармоничном мире. Я слишком любил себя и боялся быть публично осмеянным. Поэтому просто взял и бросил писать. Печальная история. — Он улыбнулся, покачал головой. — Нет, нет, нет. He будем говорить об этом. Мало ли кто может услышать.
Я сменил тему разговора:
— Вы живете где-то поблизости?
— Вы знаете на главной улице дом с салоном красоты? Там я и живу. Заходите в гости. Меня зовут Хияма. Я женат, но…
— Спасибо за приглашение.
Я назвал ему свое имя. Писателя по имени Хияма я не помнил. Скорее всего он публиковался под псевдонимом. Я не собирался к нему в гости. В наше время встреча даже двух писателей могла показаться подозрительной. Я взглянул на часы.
![Дома профессора [Два дома профессора]](/storage/book-covers/fe/fea71dd84c9f053595cf157a092bee2f50b4729b.jpg)
