Одиноко растущая женщина - [2]

— Боюсь, мне пора идти. Скоро приедет почтовая машина.

Я поднялся со скамейки и, попрощавшись, направился в сторону главной улицы. По ней ходило мало машин и еще меньше пешеходов. Ее словно избегал.

У самого тротуара росло кошкодерево сантиметров тридцать высотой.

Иногда я прохожу мимо кошкосаженцев, еще не ставших деревьями. Они смотрят на меня, громко мяукают и кричат. А те, у кого все четыре лапы вегетировались, уже малоподвижны, на зеленоватых мордах — плотно закрытые глаза. Они лишь чуть-чуть шевелят ушами. А есть кошкосаженцы, которые проросли: у них из тела тянутся ветви с листочками. Такие и ушами уже не шевелят. И даже если распознаешь в нем кошку, все равно лучше называть это кошкодеревом.

Глядя на эти живые саженцы, я подумал, что собак еще можно превращать в деревья. Когда им нечего есть, они становятся злыми и даже могут напасть на человека и покусать его. Но зачем они кошек превращают в саженцы? Много бродячих? Или таким образом хотят улучшить положение с продовольствием, хотя бы чуть-чуть? А может, они просто заботятся об озеленении города?..

Недалеко от больницы, на углу, растут два человекодерева и рядом с ними человекосаженец. Этот человекосаженец одет в форму почтальона и трудно теперь сказать, насколько его ноги вегетировались. На вид ему не более сорока, высокий, чуть сутуловатый.

Я подошел к нему и, как всегда, протянул конверт.

— Заказной почтой, пожалуйста.

Человекосаженец молча кивнул, взял конверт и достал из кармана марки. Я заплатил и, посмотрев, нет ли кого поблизости, попробовал заговорить с ним. Я приносил ему конверты с рукописями каждые три дня, но ни разу не пытался поговорить.

— За что вас так наказали? — спросил я почти шепотом.

Он бросил на меня удивленный взгляд, оглядел перекресток и сухо бросил:

— Ни к чему задавать мне посторонние вопросы Я не имею права на них отвечать.

— Извините, — сказал я, глядя ему в глаза, но не ушел.

Он глубоко вздохнул и произнес:

— Я как-то пожаловался, что у меня маленькая зарплата, а хозяин услышал. — Он кивнул в сторону двух человекодеревьев. Эти двое здесь по той же причине. Вы их знаете?

Я показал на одно из деревьев.

— Этого помню. Я ему много раз отдавал письма. А второго не знаю. Он уже здесь стоял, когда я въехал в новую квартиру.

— Он был моим другом.

— Наверное, служил начальником отделения, да?

— Совершенно верно.

— Вам не бывает голодно или холодно?

— Ощущения эти со временем как-то слабеют, — ответил он. Его лицо ничего не выражало. Я заметил, что все, кого превращают в саженцы, быстро теряют способность выражать какие-либо чувства.

— Мне кажется, я уже становлюсь растением. He только из-за своего состояния, но и из-за того, как я стал ко всему относиться. Сначала я расстраивался и грустил, а сейчас ко всему равнодушен. Вначале меня мучил голод, но процесс вегетации идет гораздо быстрее, если ты не ешь. — Он смотрел на меня потухшим взором. По-видимому, ему хотелось побыстрее стать деревом.

— Ходят слухи, что людям с радикальными взглядами, прежде чем высадить, делают лоботомию, операцию на мозге. Но мне ничего такого не делали, хотя все равно через месяц я уже ни на кого не злился. — Он посмотрел на мои часы. — Вам лучше идти. Сейчас приедет грузовик за почтой.

— Да, мне пора, — согласился я, но не уходил, а все тянул время.

— Никого из ваших близких не сделали саженцем? — спросил он.

Задетый за самое больное, я посмотрел ему в глаза и медленно кивнул.

— Сделали… Мою жену.

— Хм-м… Жену… — Он взглянул на меня с некоторым интересом. — Я подозревал нечто подобное, Иначе вы бы со мной не заговорили. И что же ваша жена совершила?

— Это случилось на тайной встрече домохозяек. Жена пожаловалась на высокие цены. Это еще полбеды, но она начала критиковать правительство. Я стал более или менее известным писателем, ну, и жена, видимо, решила, что ей дозволено больше других. Кто-то из женщин донес на нее. Ее высадили у дороги, ведущей от вокзала к дому заседаний, неподалеку от хозяйственного магазина.

— Это довольно спокойная улица. Может быть, там ей будет неплохо. А вы навещаете ее? Лучше уж ходить к ней пореже. И для вас и для нее. Tax вы быстрее все забудете.

— Знаю, — ответил я и опустил голову.

— А к вашей жене никто не приставал?

— Нет-нет. Пока ничего не случилось. Она просто стоит, но я…

— Эй! — сказал человекосаженец, служащий почтовым ящиком. — Кажется, это почтовый грузовик, вам лучше уйти.

— Да, вы правы.

Сделав несколько шагов, я обернулся и спросил:

— Может быть, вам что-то принести?

Он с трудом растянул губы в горькой усмешке и отрицательно покачал головой. Около него остановилась почтовая машина.

Я пошел прочь.

Моя очередная книга забавных рассказов должна была уже появиться в продаже, и я решил зайти в свой любимый книжный магазин. Хотя меня уже больше не радовали подобные события.

На улице, по которой я шел, было множество магазинов. У одного из них, кондитерского, почти перед самым входом стоял человекосаженец, который вот-вот должен был превратиться в дерево. Молодой мужчина рос тут уже год. Лицо его стало коричневым с зеленоватым оттенком, веки плотно закрыты, тело слегка подалось вперед. Ноги, торс и руки, проступавшие сквозь обветшавшую от ветра и дождей одежду, уже вегетировались. Повсюду виднелись молодые побеги. Даже мышцы лица затвердели. Сердце его совсем одеревенело.