Луна стояла высоко, была яркой и… тревожной. Быстро бегущие низкие облака делали серебряный её свет рваным, мерцающим. В провалах подъездов то ли тускло мигали лампочки, то ли бродили лунные тени. Улица, зажатая высотными домами, где окна давным-давно покрылись мутной амальгамой мрака, казалась уже, чем была. С каждым шагом тревога всё больше оборачивалась страхом, хотелось побежать. Но было стыдно, и Серёжа сдерживался, как мог. Зачем и куда он шёл ночью, на серебряный лунный свет, он не помнил. Знал только, что нужно идти.
Впереди, ещё далеко, показалась фигура человека. Сначала Серёжа обрадовался: безлюдность особенно пугала. Но человек шёл странно, медленно, словно задерживал, пружинил шаги перед броском. Лица не было видно. Да и сама фигура казалась нечёткой тенью: непропорционально длинные руки, ноги… Бежать! Налево тёмной щелью уходил переулок, и мальчик скользнул туда, и сразу же, больше не сдерживаясь, припустил со всех ног. Переулок под прямым углом повернул и сразу же окончился тесным двориком: ряд ветхих гаражей-сараев, каменная будка для мусорных бачков, вырытый котлован, куча земли рядом и горка битых кирпичей. Мальчик стал в растерянности, но сзади уже чудилось движение, и он, не успев подумать, почти интуитивно вжался в расщелину между двух гаражей, замер…
Силуэт, наводящий ужас, дважды медленно проплывал мимо укрытия мальчика. Сердце замирало, и дыхание останавливалось от страха, но всё равно Серёже хотелось разглядеть лицо своего преследователя. Очень хотелось. Но он видел лишь гибкую лёгкую тень. И вдруг человек заговорил. От его скрипуче-шипящего, тягучего змеиного голоса и без того перепуганного мальчика заколотила дрожь.
— Уш-ш-шёл… Ч-ч-через-з-з сквоз-з-зной подъез-з-зд… Ж-ж-жаль…
Последний раз, застыв во входном проёме двора, страшный незнакомец исчез. А мальчик всё стоял, вжимаясь в гаражи, чутко прислушиваясь, не веря… Однако тишина как будто не обманывала, и наконец ликование горячими волнами хлынуло в кровь, согрело, взбодрило.
«Обманул! Обманул!» — Серёжа даже засмеялся тихонько. И легко шагнул во двор, и побежал к выходу в переулок. — «Скорее прочь отсюда! А то вдруг…»
Вдруг дорогу ему преградил силуэт. Он возник, казалось, из ниоткуда.
— Попался! — прошипел змеиный голос. — Здесь нет проходных подъездов. Обманул!..
Страх вернулся мгновенно. Серёжа знал, что нужно бежать, но не мог и шевельнуться. И смотрел прямо в лицо незнакомцу. А оно было странным, расплывающимся, только глаза светились красными огоньками. Шаг, ещё шаг, и вот к нему уже потянулись руки с растопыренными пальцами, Но нет, это не пальцы — когти, и не руки, а на глазах покрывающиеся шерстью лапы. И лицо наконец-то стало четким, но лишь на неуловимый миг. Тут же деформировалось, вытягиваясь вперёд. Вот уже оскаленная волчья пасть и смрадное дыхание лишают мальчика последних крох мужества. И он наконец-то делает движение, пытаясь вырваться, и кричит…
Серёжа рывком сел в постели, сбросив простыню. Он сразу понял, что — дома, что — в своей комнате, спал и ему приснился сон. Страшный и ужасно интересный. Обычно, когда так внезапно просыпаешься, сон как языком слизывает, и уже ничего не вспомнить, как ни старайся. Но сейчас он помнил всё, до подробностей. И не только памятью, но и чувствами помнил. «Как будто видушку посмотрел, про оборотней! Здорово!»
Мальчик улыбнулся, У него у самого не было видеомагнитофона, но у друга Пашки Бурсова — был. И они вдвоём больше всего и любили как раз фильмы-ужастики.
Из кухни пробивался свет и доносились тихие голоса — отцовский и ещё какой-то, незнакомый.
«Опять папа кого-то привёл», — подумал Серёжа привычно. Это было в порядке вещей. Отец частенько надолго задерживался в редакции — дежурил, или дописывал срочный материал в номер. А иногда и на задание выезжал поздно — любил разные неожиданные ситуации, часто даже криминалы. Возвращаясь, звал коллег зайти, посидеть, продолжить споры-разговоры за чашкой кофе. Серёжу поздние тихие визиты не тревожили, если он и просыпался на миг, то вновь тут же засыпал здоровым молодецким сном.
А отцом своим он гордился. Ещё бы! Игоря Лунёва, ведущего журналиста молодёжной газеты, знал весь город. У них хоть и не столица, но город один из самых крупных в стране. И газета мало в чём уступает той же «Комсомольской правде». Да и в «Комсомолку» материалы Лунёва брали охотно и часто: умел он и тему выбрать, и подать её, и заглянуть вглубь проблемы.
Серёжа встал, потихоньку вышел в коридор, к туалету. Возвращаясь, остановился у неплотно прикрытой двери кухни, заглянул. Отец разливал чай в две чашки, говорил:
— Сейчас нарежу сыру, бисквит есть вкусный, попьёте чайку. И — спать. Поздно уже. У меня в комнате есть кресло раздвижное, там вам будет удобно. А в другой комнате спит сынишка. Хороший мальчик, ему двенадцать лет, завтра познакомитесь.
Человек, сидящий на краешке стула, лицом к двери, робко усмехнулся.
— Двенадцать лет… нежный возраст…
У него был мягкий, слегка дребезжащий голос. Блеклые голубенькие глаза и неопрятная русая бородёшка. Ладони, сложенные лодочкой, зажаты между коленями. И голова втянута в плечи. Словно он мёрз… Или был растерян… Или боялся. На нём обвисал дырявый свитер выцветшего кирпичного цвета, похожий на женский, обтрёпанные, замусоленные брюки пузырились на коленях, шлёпанцы-вьетнамки надеты на босые грязные ноги.
