Совсем недалеко от моих все еще полусонных глаз на полу нашей палатки стояла банка сгущенки с голубой этикеткой Полтавского молокозавода. На этой планете я привык ко всяким чудесам, даже к тому, что сбываются желания. Меня ошеломила только этикетка.
— Что у тебя? — послышался хриплый с пересыпу голос Валеры.
Не вылезая из спального мешка, я помотал головой, сначала пытаясь отогнать видение с этикеткой, а потом указывая на него.
— А у меня — пиво. Мое любимое — бархатное! — Он подбросил и поймал банку пива.
Резанул по ушам пронзительный визг. Это выражал восторг приручаемый нами абориген планеты — карлик с маленьким сморщенным лицом, похожим на резиновую маску. Я назвал карлика Гавриилом Георгиевичем, по имени самого внушительного начальника, которого доводилось встречать, — директора гостиничного комплекса на межрейсовом спутнике-базе. Правда, тот Гавриил Георгиевич выделялся огромным ростом и грозной внешностью, но я считал, что в вопросе о внешности могу воспользоваться законом о единстве противоположностей, тем более, что характеры и начальственные повадки обоих Гавриилов Георгиевичей были разительно схожи. Вот и сейчас наш приемыш, провизжав положенное время, одобрительно закивал головой, покровительственно похлопал Валеру по пояснице, повелевая нагнуться. Затем одним прыжком вскочил на плечи моему товарищу, крепко вцепился паучьими лапками ему в волосы и заколотил пятками по спине. Валера послушно изобразил «бег на месте». В эти минуты карлик напоминал расшалившегося мальчугана, но я уже давненько определил, что он находится в возрасте зрелого мужчины. На контакт с нами он шел неохотно, предпочитая оставаться непонятным, повелевать, вымогать сладости и различные понравившиеся ему предметы. Возня с ним уже начинала мне надоедать.
Величественным жестом карлик указал Валере на выход из палатки.
— Подожди немного, пожалуйста, — ответил тот и получил удар пяткой в спину.
— Угомонись! — прикрикнул я на карлика.
— Ничего, он мне не мешает, — сказал Валера. — Давай лучше вернемся к вопросу о дарах.
Не скрывая подозрения, я пристально смотрел на него, высвобождаясь из спального мешка. Вид у Валерия был устрашающим — сросшиеся брови, мощный подбородок, лысая голова. Но я знал его с юности. Мы вместе поступали после училища в Академию космических исследований и с тех пор разлучались не часто. Валера никогда не пробивался в первый ряд, по на подстраховке был незаменим и надежен, как стена отчего дома. Его покладистость, вошедшая в поговорку у курсантов, не была притворством или игрой. Он на самом деле предпочитал не командовать, а выполнять приказы, не давать советы, а прислушиваться к ним. Видимо, он уже давно верно и точно определил свое место в жизни и умел довольствоваться им. Валера позволял собой командовать почти любому, кто этого желал. Если же иногда и не соглашался с приказами, никогда не оспаривал их. Просто поступал по-своему, а потом внушал кому угодно, что тот хотел именно этого и лишь ошибся в формулировке. Не удивительно, что командиры кораблей всегда с удовольствием зачисляли его в свои экипажи. Он не имел врагов. Над ним иногда беззлобно подтрунивали «ради смеха», и он охотно включался в игру, неизменно выбирая для себя роль простака. Но я знал, что он не так прост, как кажется, и что дело тут совсем в ином. Пожалуй, лучше всего сказал о нем наш командир: «Он кажется нам простаком по одной-единственной причине». — «По какой?» — спросил тогда бортинженер. «Слишком добр», ответил командир, и у бортинженера дернулся кадык, будто он проглотил приготовленную остроту.
Валера по достоинству оценил мой взгляд и миролюбиво улыбнулся:
— Не думаешь же ты всерьез, что я позволил бы себе…
Нет, всерьез я так не думал. Да он и не мог бы этого физически осуществить: не было лишнего места ни на платформах, ни в вещмешках. Просто я был сбит с толку «чудесами» планеты и цеплялся, за любую не мистическую догадку.
— Да нет, совсем не то… — промямлил я, отводя взгляд. — Но, может быть, это все же проделки аборигенов?..
Его круглое лицо стало серьезным, даже чуточку удлинилось. Приободренный этой реакцией, я продолжал:
— Возможно, капризы мы принимаем за злость, а примитивность…
— Ты имеешь в виду карликов?
Он так выразительно это сказал, оттопырив губу, что я тут же невольно представил себе, как наш Гавриил Георгиевич бесшумно приносит и раскладывает в палатке банки с пивом и сгущенкой. Это так не вязалось с его предыдущим поведением, что я невольно улыбнулся. Но все же решил поговорить с Гавриилом Георгиевичем и поманил его пальцем.
Карлик не удосужился слезть с Валериных плеч. Он попросту игнорировал мой жест. Тогда я достал плитку шоколада.
Глаза карлика жадно блеснули, он протянул ко мне лапку и ударил пятками по спине «коня», понукая его к действию.
Валера послушно приблизился, но я спрятал шоколад за спину, второй рукой поднял банку со сгущенкой и протянул ее карлику. Он взял банку, понюхал, лизнул, высунув длинный, раздвоенный на конце язык, поморщился.
— Еда — внутри, — пояснил я, указывая на банку. — Открой.
Глубоко сидящие во впадинах темные глаза не изменили выражения, словно в них и не теплилась мысль. Банка со сгущенкой упала на пол.
