["Русская мысль" 4180 26 июня-2 июля 1997]
Булат Окуджава и Лев Копелев
19 июня в храме Свв. бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана в Столешниковом пер. в Москве было совершено отпевание Булата Окуджавы, получившего в св. крещении имя Иоанн в память о св. мученике Иоанне Воине. "Он был, действительно, воином", – сказала вдова поэта Ольга Владимировна. Отпевание совершил свящ. Георгий Чистяков в сослужении оо.Владимира Лапшина и Владимира Вигилянского. По-славянски пел хор под управлением регента Е.С.Кустовского, на грузинском языке – хор храма Св. великомученика Георгия Победоносца в Грузинах.
На Ваганьковском кладбище, где Б.Окуджава был похоронен, была отслужена лития. Хор пел по-грузински. Накануне, 18 июня, в течение всего дня Москва прощалась с Б.Окуджавой в Вахтанговском театре на Арбате. Люди шли к его гробу до позднего вечера.
Примерно месяц тому назад, в середине мая, Булат Окуджава, будучи в Германии, решил изменить маршрут своей поездки, чтобы заехать к Льву Копелеву в Кельн. Так в последний раз в своей жизни встретились два писателя. Умершие один вслед за другим, друг на друга похожие и в то же время совсем разные. Оба безмерно честные. Оба – последовательные демократы.
Л.Копелев – не просто человек с комсомольским прошлым. Он даже в лагере, как сам рассказывает об этом сам в книге "Утоли моя печали", долгое время оставался вполне советским человеком, а первое время и пламенным поклонником Сталина.
За девять в половиной лет ГУЛАГА он так и не сумел понять (и это тоже его собственное признание!), что дело не в Сталине, а в системе и продолжал упорно верить в "незыблемую справедливость основных положений марксизма-ленинизма". Сталина считал хотя и жестким политиком, но все же выдающимся государственным деятелем; не хотел сравнивать с Гитлером и Муссолини. Затем, при Хрущеве, перечитывая стенограммы партсъездов и другую партийную литературу, убедился в ложности былых представлений о вожде, хотя "все же верил в праведность Ленина и самым надежным средством научного познания истории считал тот критический метод, который разрабатывали Маркс, Энгельс" и т.д.
Шли годы. "Я убедился, – пишет Лев Копелев, заключая книгу воспоминаний, – что уже не способен шагать ни в каком строю… теперь я не принадлежу никакой партии, никакому "союзу единомышленников". И стремлюсь определять свое отношение к истории и к современности теми уроками, которые извлек из всего, что узнал или сам испытал".
Бывший в юности вполне "правильным" советским человеком, Копелев пришел к той жизненной философии, о которой будет говорить потом всю жизнь, именно сам, без посторонней помощи, иногда даже сопротивляясь Солженицыну и вообще тем, кто пытался ему что-то доказать.
Его мировоззрение отличает очень спокойное и трезвое не отрицание, а именно неприятие кумиров: "Хочу быть свободен от какой бы то ни было рабской зависимости духа. И уже никогда не поклонюсь ни одному кумиру, не покорюсь никаким высшим силам, ради которых нужно скрывать правду…"
Коммунист в прошлом, он не стал антикоммунистом, он выбрал какой-то другой путь, который, наверное, можно назвать путем личной свободы. Любимым словом Льва Копелева становится слово терпимость. "Терпимость – главное условие сохранения жизни на земле… Терпимость не требует скрывать разногласия и противоречия. Напротив, требует, понимая невозможность всеобщего единомыслия, именно поэтому воспринимать чужие и противоположные взгляды без ненависти, без вражды. Не надо притворяться согласным, если не согласен. Однако нельзя подавлять, преследовать несогласных с тобой", – писал он, приближаясь к концу своей жизни. Копелев цитирует Вяч. Иванова, которого вообще очень ценит и считает одним из своих учителей: "Достижение понимания каждого человека как другого, равного в каком-то смысле Я, и создает нравственные основы человеческого общежития ".
Не механическая замена одной идеологии на другую, а нечто принципиально иное – система, исключающая любой тоталитаризм, пусть даже принимающий самые неожиданные формы.
"В первом веке нашей эры было сказано: "Блаженны кроткие… Блаженны милостивые… Блаженны миротворцы…" За два тысячелетия еще никогда, как сейчас, не были необходимы именно миротворцы. Настоящие – не лицемерные, бескорыстные, терпимые миротворцы". Вот они – "те беспредельные миры Евангелия", которые, как признается сам писатель, он в конце концов открыл для себя, хотя никогда публично не называл себя христианином. Копелев услышал в Нагорной проповеди ту ноту, которой мы часто не замечаем: Иисус зовет нас к уважительному и бережному отношению друг ко другу, и это не есть какой-то способ достичь внешнего мира, "мирного сосуществования". В этом призыве таится нечто значительно более глубокое – путь к Богу открывается только для того, кто признает право другого на его взгляды. В противном случае этот путь ведет не к Богу, а только к моему представлению о Боге.
Не случайно, наверное, Копелев и Окуджава успели повидаться друг с другом буквально накануне своей смерти. Оба прошли через войну, оба прошли через комсомол и были "верующими" коммунистами (сегодня это как-то не укладывается в наше видение Булата Окуджавы, но ведь он поэтизировал Гражданскую войну и вполне по-коммунистически говорил о "комиссарах в пыльных шлемах"). Оба самостоятельно преодолели веру своей юности и стали по-настоящему свободными людьми, прекрасными именно этой свободой.
