К концу века появилось множество эссе, статей и даже книг, авторы которых наподобие золотоискателей глубокомысленно перебирают идеи русской философии и тексты русской классики, предлагая свой вариант ответа на модный вопрос о России. Банальностей наговорено с избытком, общие места набили оскомину. Быстро и вокруг текущая жизнь мало занимает наших мыслителей: новую идентичность России они полагают найти более всего в связи с прошлым. С тем, что было высказано в начале ушедшего века — и совсем про другую страну, про другой народ, переживший с тех пор несколько революций, две мировые войны и бесконечную гражданскую. То, что происходит сегодня, самые что ни на есть повседневные сдвиги обычной жизни при этом чаще всего игнорируются (и, естественно, не обсуждаются). Слова духовность, возрождение, обретение и прочие, принадлежащие высокому ряду, вытесняют из круга обсуждаемых вопросов просто жизнь. Как слишком низменную. Не подготовленную для анализа, оперирующего сложной терминологией. На деле же именно конкретные проявления жизни и регистрируют новую Россию. Россию, которую мы обретаем, — как водится, вовсе не там, где ее с фонарем и компьютером искали доморощенные философы. А она с нами; здесь и теперь; окружает нас каждую минуту, бьет в нос безвкусицей эстрады, раздражает кричащей рекламой, истошно орет голосом ведущего очередной телеигры; она сидит в бумажнике (у кого есть) новенькой купюрой с Большим театром вместо Ильича, топорщится иглой на срезанной бульдозерами Поклонной горе, пьет пиво «Степан Разин» и едет мимо «Мерседеса» в троллейбусе, на котором залихватски наляпан товарный знак «рено». Она сдернула с себя красные лозунги и нацепила, недолго думая, на то же самое место голубенький слоган «Христос воскрес». Она слепила из бетона ничего себе куличик — Храм Христа Спасителя — и гордится изделием рук своих, как творением великого зодчего. Она одной левой сносит дом, где родился Александр Герцен, а одной правой в то же время жертвует старинное здание (два, три не хотите?) на бессмысленный псевдомузей псевдохудожнику Шилову.
Нас окружают постоянно меняющиеся, наплывающие новые тексты — будь то карта новой страны с новыми границами, ее имя, герб и гимн; наименование самого народа; изменившаяся топография и топонимика, другой календарь; система монументов и памятных знаков, музеев, отличии и награждении: ордена и медали, новые дензнаки. Реклама, в том числе телевизионная, телезаставки, клипы, само расписание телепрограмм; витрины магазинов. А сами их названия — и названия казино, ночных клубов, а также кораблей и даже самолетов, автомобилей («Святогор», «Князь Владимир») — разве это все не есть тексты, из которых соткана новая Россия? Или — все-таки миф о новой России, который выстраивается на месте мифа утраченного? Была в детстве такая игра — что-то где-то спрятано, а я иду искать. Все кричат: холодно! холодно! теплее! горячо! Вот так и мы вынуждены искать — Россию в России.
Итак, мы проснулись в иной стране, которая вроде бы находилась, присутствовала внутри распавшейся — недаром Ельцин уже имел титул Президента Российской Федерации (напомню, что одним из первых, заявивших о возможности и даже необходимости выделиться из состава СССР, был герой социалистического труда писатель Валентин Распутин, в тот момент депутат Верховного Совета Советского Союза, а заявление его прозвучало в 1990 году). Население России эмигрировало в новую страну, не двинувшись из своих домов, квартир и коммуналок. Решением сверху. Без референдума — вернее, в обход референдума, накануне распада зарегистрировавшего несомненное желание подавляющего большинства людей сохранить СССР. Горбачев подписал отречение, бывшая страна могла наблюдать исторический росчерк пера — по телевизору.