Он так и не понял, что оживило в его памяти старые стихи. Но стихи возникли и зазвучали:
Представь, потом представь, и вновь представь, что провода, протянутые над землей, опутавшие мир из края в край, в себя вобрали мириады слов, произнесенных тихими ночами, и сохранили смысл всех разговоров.
Как там дальше? Да…
Настал момент — и, загудев во тьме, из ничего опять слова возникли. Так складывает первые созвучья ребенок, постигающий язык.
Он снова запнулся. Как же это кончалось? Погоди…
Тогда бездушный проволочный зверь, копаясь в памяти, до верха полной звуков, и повторяя логику людей, запричитал, заплакал, зашептал.
И вот однажды некто, человек, разбуженный ожившим аппаратом, снимает трубку и внезапно слышит небесный глас расплывчатого духа. И зверь, чудовище, смакуя звуки, собрав в пучок безумье расстояний, выдавливает: «Ал», и следом: «О-о», и наконец — уверенно: «Алло!»
Он перевел дыхание и закончил:
Такому собеседнику в ночи что ты ответишь, человек разумный?
Он сидел молча.
Он сидел, восьмидесятилетний старик. Сидел один в пустой комнате пустого дома на пустой улице в пустом городе на пустой планете Марс.
Сидел, как сидел уже шестьдесят лет: ожидая.
На столе перед ним стоял телефон, не звонивший очень, очень давно.
И вот аппарат затрепетал, словно собираясь с силами. Может, это тайное трепетание и послужило толчком к стихам?..
Он весь подался вперед, уставившись на аппарат. Телефон… ЗАЗВОНИЛ!
Он вскочил на ноги и отпрянул назад. Стул грохнулся.
Он закричал:
— Нет!
Телефон вновь зазвонил.
— Нет!
Он протянул руку, дотянулся уже — и опрокинул аппарат на пол. Трубка свалилась как раз на третьем звонке.
— Нет… Нет же, нет, — тихо повторял он, прижав руки к груди, а телефон валялся у его ног. — Этого не может быть… Не может быть…
Ибо он — все-таки! — был один в комнате пустого дома в пустом городе на планете Марс, где не обитало ни одной живой души, кроме него, Властелина Бесплодной Возвышенности.
— …Бартон…
Кто-то произнес его имя.
Нет! Что это жужжит, словно тысячи сверчков и цикад в далекой пустыне?
Бартон? Как… Как, да это же Я!
Он не слышал своего имени из человеческих уст так давно, что уже почти забыл его.
— Бартон, — сказала трубка, — Бартон. Бартон. Бартон.
— Заткнись! — заорал он.
И наподдал трубку ногой, и нагнулся, задыхаясь и обливаясь потом, чтобы подобрать ее и вернуть на рычаг.
Едва он сделал это, как проклятая штуковина снова зазвонила.
На этот раз он обхватил и крепко сжал аппарат пальцами, словно стараясь задушить в нем голос, но через несколько мгновений, глядя на свои побелевшие от напряжения суставы, он ослабил руку и поднял трубку.
— Бартон, — произнес голос за миллиарды миль отсюда.
Он выждал, пока его сердце отсчитало ровно три удара,
и сказал:
— Бартон слушает.
— Так, так, — произнес голос, уже с расстояния не больше миллиона миль — А ты знаешь, кто с тобой говорит?
— Господи Боже мой, — ответил старик. — Первый звонок за полжизни, и мы в кошки-мышки играем.
— Прости. Глупо, конечно. Собственного голоса по телефону ты узнать не мог. Да и кто узнает? Бартон, это говорит Бартон.
— Что?
— А ты что подумал? — сказал голос. — Что это капитан космического корабля? Решил, что тебе на помощь кто-то примчался?
— Нет.
— Какое сегодня число?
— 20 июня 2097 года.
— Послушай, старина, ты понял, кто я такой?
— Да, — он дрожал всем телом. — Я вспомнил. Мы с тобой одно и то же. Я Эмил Бартон, и ты тоже Эмил Бартон.
— Есть разница. Тебе восемьдесят, а мне только двадцать. И у меня впереди вся жизнь.
Старик начал смеяться. Потом заплакал. Он сидел, держа в руке трубку, словно глупенький, заблудившийся ребенок. Дальнейший разговор не имел смысла, не стоило продолжать. И все же он продолжил:
— Эй, ты там. Слушай! О Боже, если бы я мог предупредить тебя. Но как? Ведь ты же — только голос. Если б в моих силах было показать тебе, что значит одиночество столько лет подряд. Кончай с этим, убей себя! Не жди! Если бы ты знал, какую цену тебе придется уплатить, пока ты не станешь мной — сегодня, здесь, сейчас, на ЭТОМ конце провода.
— Это невозможно, — голос молодого Бартона засмеялся вдалеке. — Я даже не знаю, будешь ли ты когда-нибудь отвечать на мои звонки. Это же все чистая механика. Ты говоришь не более чем с записью. Сейчас 2037 год. Сегодня на Земле началась ядерная война. Все жители колонии были отозваны с Марса и улетели на ракете. А я остался, я отстал!
— Все помню, — прошептал старик.
— Один на Марсе, — захохотал молодой голос. — Месяц, год, какая разница? Полно еды, полно книг. В свободное время я составил целую библиотеку записей на десять тысяч слов — ответы в моем исполнении, и подсоединил к телефонным реле. Через несколько месяцев позвоню, будет с кем поболтать. А через шестьдесят лет мои собственные записи позвонят мне.
Слезы закапали из глаз старика.
— Я создал тысячу Бартонов — пленки, отвечающие на любой вопрос — в каждом из марсианских городов. Целая армия Бартонов рассеется по Марсу, пока я буду ждать ракету.
— Глупец, — старик устало покачал головой. — Ты прождал шестьдесят лет. Ты состарился, ожидая, и все это время ты был один. Теперь ты стал мною, и ты все еще одинок в этих пустых городах.
