— Ты! — простонал старик.
— Как сердечко, старина? Так или иначе, но я должен был уничтожить тебя. Чтобы самому остаться в живых. Если записи вообще можно назвать живыми.
— Я выйду сейчас отсюда… — ответил старик. — Я плевать на тебя хотел… И все тут вокруг взорву, пока не убью тебя.
— Сил не хватит. Думаешь, почему я заставил тебя проделать такой длинный путь да на такой скорости? Это была твоя последняя прогулка.
Старик почувствовал, что сердце застучало с перебоями. Ему никогда не добраться до других городов. Война проиграна. Он опустился на стул и застонал. Он поглядел на пять других аппаратов. Они зазвонили все вместе, как по команде. Целое гнездо омерзительных визжащих птенцов. Автоматические приемники включились с резким хлопком.
Офис наполнился голосами.
— Бартон! Бартон! Бартон!
Он сжимал в руках телефон, он душил его, а трубка хохотала над ним. Он ударил аппарат. Потом еще раз — ногой. Он скрутил в пальцах провод, словно серпантин, и разорвал его. Аппарат упал.
Он разбил еще три телефона. И тут вдруг наступила тишина.
В этот момент его тело словно осознало нечто такое, что долго скрывало само от себя. Это нечто в мгновение ока навалилось на его кости. Плоть его век опала, превратившись в лепестки цветов. Рот пересох. Мочки ушей стали таять, как воск. Он схватился обеими руками за грудь и рухнул лицом вниз. Сердце не билось.
Прошло время. Зазвонили два уцелевших телефона.
Где-то щелкнуло реле. Оба голоса замкнуло друг на друга.
— Алло, Бартон?
— Да. Бартон?
— Мне двадцать четыре.
— А мне двадцать шесть. Мы оба молоды. Что стряслось?
— Понятия не имею. Слушай!
В комнате стояла тишина. Старик не шевелился. В разбитое окно дул ветер. Воздух был холоден.
— Поздравь меня, Бартон. Сегодня мне двадцать шесть!
— Поздравляю!
И оба голоса затянули песню. Какую поют на днях рождения. Песня вылетела в окно и тихо-тихо зазвучала на улицах мертвого города.
Перевел с английского С. НИКОЛАЕВ
