Нарушив клятву мира и согласья,
Два древних клана навлекли Проклятие
На головы свои.
Мор, голод, нищета и разоренье
Из поколенья в поколенье
Им суждены теперь.
И только дева, в коей кровь Фарланов течет,
Спасти их может,
В жертву принеся себя и выйдя замуж
За нашего вождя…
Густой туман стелился по земле, обволакивая древние стены замка. Серп полумесяца то появлялся, то исчезал за тяжелыми, неподвижными тучами, нависшими над землей. Во внутреннем дворе замка горели костры, слышались звуки барабанной дроби, протяжно завывали трубы, оповещая о собрании двух кланов, втайне не доверявших друг другу. Вождь одного из них, стоя на коленях, склонил голову под грозным лезвием блистающего меча.
Худая, высокая старуха воздела к небесам кинжал. Ветер яростно трепал платье, обвивавшее изможденный стан. Спутанные седые волосы развевались, словно живые существа, хотя сама она стояла как вкопанная и не только не совершала ни малейшего движения, но даже не моргала. Вибрирующим голосом, преисполненным силы предков, она монотонно произносила слова заклинания:
Но та лишь дева, что кинжала знаком
Отмечена с рожденья,
Женою станет нашего вождя,
Когда исполнится ей восемнадцать,
Посмей она нарушить сей завет,
Ответом будет ей безумье, муки, гибель…
Послышался чей-то пронзительный крик. Девушка пала на колени, крепко сжимая руку пониже плеча; рыжие, словно пламя, волосы хлестали ее по лицу. Соплеменники бросились к ней и, разжав ее ладонь, увидели на коже яркую метку в форме кинжала.
Старуха даже не взглянула в их сторону. Она продолжала свой монотонный речитатив, обращаясь к луне, небесам и таинственным силам, населяющим их.
И только лишь дева со знаком кинжала
Макбрадену в дар принесет сыновей.
А если другую он в жены возьмет —
Проклятие падет на весь его род…
Но если низвергнется молнии пламя
И красною станет камней синева,
От смерти пробудится дева Фарланов,
То силу мои потеряют слова.
Яркая вспышка молнии разрезала темное небо. Даже не вздрогнув, старуха вонзила кинжал в землю возле своих ног. Он ушел вглубь по самую рукоятку. Земля содрогнулась от раскатов грома, и с хриплым стоном старуха как подкошенная рухнула наземь. Обессиленная и бездыханная, она лежала, устремив к небу взгляд темных, все еще широко раскрытых глаз.
Люди бросились к ней, подняли ослабевшее тело и понесли. Туман струился и плясал, сопровождая их безмолвное шествие.
А потом, шагая сквозь стелющийся туман, появился Он. И тогда и старуха, и люди – все исчезло; был только он, он один. Его широкие плечи и мускулистый торс были обнажены, лишь прикрыты клетчатым пледом, небрежно наброшенным на плечи. Выгоревшие на солнце каштановые волосы доходили почти до плеч, обрамляя мужественное, словно высеченное из камня, лицо воина. Густой синевы глаза смотрели прямо на нее, словно пытались заглянуть в душу.
– Кэтрин, – произнес он, подойдя к ней. – Ты моя.
Резко очнувшись от сна, Кэтрин Депфорд обнаружила, что стоит около пустой постели и протягивает вперед руки, словно предлагая кому-то взять их. Она тотчас ужаснулась, застонала и закрыла лицо руками.
Опять. Это приснилось опять.
Неделю назад ей исполнилось восемнадцать, и с того дня этот кошмар повторялся уже в третий раз. Снова и снова ей снился один и тот же сон. Снова и снова снилась Шотландия, хотя Кэтрин никогда не бывала там.
Все тело горело от неизведанных желаний, таинственных и приводивших в замешательство. Всему виной этот мужчина из ее снов, это он возбуждал в ней подобные чувства. Одно его присутствие, одна мысль о его близости… О том, что он желает ее…
Хотя сон был всего лишь фантазией и растаял с приближением рассвета, ее тело все еще трепетало.
Озябнув, она подсела поближе к камину, чувствуя, как дрожит от усталости и страха. Нет, она больше не ляжет в постель, иначе этот сон повторится снова.
Она обхватила колени руками и уткнулась в них лицом, глядя на зыбкое, едва тлеющее пламя. Ей хотелось одного – тепла и защищенности. Она надеялась и молилась, чтобы проклятие Фарланов не коснулось ее. И чтобы слова, которые мать произнесла в тот роковой день, оказались неправдой. Но происходящее свидетельствовало об обратном.
Эти мучительные сны преследовали Кэтрин. Ей снились те места, в которых она никогда не бывала, она видела одного и того же мужчину. Слышала голоса, которые нашептывал ей ветер, слова и напевы, не слышные остальным. И каждый раз Кэтрин снилось, что она стоит перед лондонским домом отца, глядя на север, и не помнит, как там оказалась.
Нет, видимо, слова матери оказались пророческими. И Кэтрин не удалось избежать проклятия.
Она закрыла глаза, обхватила себя за плечи и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, пыталась успокоить разгулявшиеся нервы. Как сейчас она помнила тот страшный день. Помнила мать, стоявшую у окна в совершенном спокойствии, обрывки веревок свисали с ее запястий. Рыжие, яркие, словно пламя, волосы (точно такие же, как и у Кэтрин) в беспорядке рассыпались по плечам. Голубые глаза широко раскрыты, улыбка застыла на губах, неподвижная красота наводила невольный страх.
Ее мать. Безумная Глинис.
– Вот увидишь, – твердила Глинис, указывая пальцем на свою шестилетнюю дочь и не обращая никакого внимания на слуг, ворвавшихся в комнату, чтобы поймать сбежавшую госпожу. – Вот увидишь, дочь моя! Когда тебе исполнится восемнадцать, проклятие Фарланов падет на тебя! И тогда ты узнаешь те адские муки, на которые была обречена я…
