Стихотворения, соединенные под заглавием «НЕЖНАЯ ТАЙНА» по преобладающему в них лирическому мотиву,— написаны летом 1912 года, в Савое, без определенного плана, почему и расположены (с незначительными отступлениями) в порядке их возникновения.
Приложение озаглавлено ЛЕПТА — в подражание александрийским поэтам, которые называли так свои поэтические «мелочи». Это маленькое собрание посвящается приятелям стихотворца и, вместе с ними, любителям стихов, сложенных по частным, скромным поводам или просто — в шутку. Если такие произведения художественно закончены в своем роде, они могут наравне с другими приношениями упасть смиренною лептой в копилку Аполлонова святилища.
Да не усмотрят школьного педантизма в том, что последние из этих лепт выбиты древним чеканом. Пристрастие любителя оправдывается его верою в будущность нашего гуманизма. Автор думает, что античное предание насущно нужно России и Славянству — ибо стихийно им родственно,— и смело предполагает в числе своих читателей «humaniorum studiorum cultores».[1] Озирая все, собранное вместе в одном издании, автор, первый, смущен сопоставлением столь различного. Некоторые страницы книжки изображают созерцания, несомненно выходящие за пределы поэзии, понятой как ars profana[2] — как художество мирское, а не таинственно-богослужебное. Другие, напротив, являют, по-видимому, вторжение в округу искусства такой обыденности, которая может показаться «внешнею» — profana — артистическому Парнасу. Одни — скажет его суд — посвящены предметам, недоступным Музе по своей возвышенности или «запредельности», другие — недостойным ее, по непосредственной близости к житейскому и повседневному. Автор признается, что в долгих размышлениях о существе поэзии разучился распознавать границы священных участков: он не умеет более различать желательного и нежелательного в ней — по содержанию. Мерилом поэтического (поскольку речь идет о словесном воплощении душевного состояния) служит для него достоинство формы: не техническое, в тесном смысле слова, ее совершенство, но — в более широком и окончательном смысле — ее художественно цельное тожество с содержанием. Из чего, впрочем, вовсе не следует, что он считает это единство формы и содержания действительно осуществленным в собственных творениях: никто себе не судья.
В. И.
Александру Блоку, поэту
1 «Ты царским поездом назвал…»
Ты царским поездом назвал
Заката огненное диво.
Еще костер не отпылал
И розы жалят: сердце живо.
Еще в венце моем горю.
Ты ж, Феба список снежноликий,
Куда летишь, с такой музыкой,
С такими кликами?.. Смотрю
На легкий поезд твой — с испугом
Восторга! Лирник-чародей,
Ты повернул к родимым вьюгам
Гиперборейских лебедей!
Они влекут тебя в лазури,
Звончатым отданы браздам,
Чрез мрак — туда, где молкнут бури,
К недвижным ледяным звездам.
2 «Пусть вновь — не друг, о мой любимый…»
Пусть вновь — не друг, о мой любимый!
Но братом буду я тебе
На веки вечные в родимой
Народной мысли и судьбе.
Затем, что оба Соловьевым
Таинственно мы крещены;
Затем, что обрученьем новым
С Единою обручены.
Убрус положен на икону:
Незримо тайное лицо.
Скользит корабль по синю лону
На темном дне горит кольцо.
Я не знаю, где он рухнет, льдами вскормленный
поток.
Рок ли стройно движут струны? Или лирник —
темный Poк?
Знаю только: эти руны я пою не одинок.
Что мне светит — звезды, очи ль — волны,
лебеди ль — из тьмы?
Сколько нас, пловцов полнощных, и куда отплыли мы?
Слышу трепет крыльев мощных, за гребцами, у кормы.
Я не знаю Нежной Тайны явных ликов и примет.
Снятся ль знаменья поэту? Или знаменье — поэт?
Знаю только: новой свету, кроме вещей, песни нет.
Рыбарей Господних
Неводы, раздранные ловом…
Cor Ardens, I, Повечерие.
Поразвешены сети по берегу…
В сердце память, как дар, берегу
Об уловом разорванных неводах
И о Встретившем нас на водах.
И ладья моя в сумрак отчалена.
Видишь огненный след от челна?
Лов зачну,как все небо повызвездит,
Что помочь ты сошла — возвестит.
Солнце мрежи мне сушит по берегу;
В сердце память весь день берегу
О закинутых с вечера неводах,
О подруге в звездах на водах.
Моим новосельем
Раздвинулся горный, над влагой лазурной, туман;
И к праздничным кельям
Склонился, разнежен смарагдным весельем, платан.
И темных смоковниц
Обильное лоно зачатьями Вакх утомил;
И ладан любовниц
Певца Соломона — роз алых — мой сад задымил.
И сладостных лилий
Пречистые чаши белеют у тесных оград;
Сок новых вигилий,
Хмель вечери нашей сулит на холме виноград,
Гряди ж издалече,
Царица желаний! Святая жилица, твой кров
Разобран ко встрече;
Гряди!.. Издалече — чу, поступь легчайших шагов…
Идет, и лелеет
В покрове незримом, как в зыбке небесной, дитя;
И близко яснеет,
В обличьи родимом, воскресной улыбкой светя.
Налетной бурей был охвачен
И тесный, и беспечный мир;
