Нежная тайна - [5]

И, в рыхлые бразды зерно златое сея,

Молился, наг, твой сын, тебе раскрытой, Гея!

А ныне вижу я на пажитях чужбин,

Как поздний человек работает один

Лицом к лицу с тобой, тебя не постигая

И плод насильственный в молчаньи вымогая.

И вспоминаются родимые поля,

Земля умильная, пахучая земля,

И литургия нив — страда мирским собором,

И песня дружная над ласковым простором.

ПЕРВЫЙ ПУРПУР

Гроздье, зрея, зеленеет;

А у корня лист лозы

Сквозь багряный жар синеет

Хмелем крови и грозы.

Брызнул первый пурпур дикий,

Словно в зелени живой

Бог кивнул мне, смуглоликий,

Змеекудрой головой,

Взор обжег и разум вынул,

Ночью света ослепил

И с души-рабыни скинул

Всё, чем мир ее купил.

И, в обличьи безусловном

Обнажая бытие,

Слил с отторгнутым и кровным

Сердце смертное мое.

СЕНТЯБРЬ

Отчетливость больницы

В сентябрьской тишине.

Чахоточные лица

Горят на полотне.

Сиделка сердобольно

Склонилась, хлопоча;

И верится невольно

В небесного врача.

Он, в белом балахоне,

Пошепчется с сестрой,-

На чистом небосклоне

Исчезнет за горой.

Все медленно остынет

До первых снежных пург,-

Как жар недужный вынет

Из бредных лоз хирург.

ЗЕРКАЛО ГЕКАТЫ

    Лунная мгла мне мила,

Не серебро и не белые платы:

    Сладко глядеть в зеркала

        Смутной Гекаты.

    Видеть весь дол я могу

В пепельном зареве томной лампады.

    Мнится: на каждом лугу —

        В кладезях клады…

    Лунную тусклость люблю:

В ней невозможное стало возможным.

    Очерки все уловлю

        В свете тревожном,-

    Но не узнаю вещей,

Словно мерцают в них тайные руды,

    Словно с нетленных мощей

        Подняты спуды.

    Снято, чем солнечный глаз

Их облачал многоцветно и слепо.

    Тлеет душа, как алмаз

        В сумраке склепа.

    Вижу, как злато горит

Грудой огня в замурованном своде;

    Знаю, что ключ говорит

        Горной породе…

    Бледный затеплив ночник,

Зеркалом черным глухого агата

    Так вызывает двойник

        Мира — Геката.

УСТА ЗАРИ

Как уста, заря багряная горит:

Тайна нежная безмолвьем говорит.

Слышишь слова золотого вещий мед?-

Солнце в огненном безмолвии встает!

Дан устам твоим зари румяный цвет,

Чтоб уста твои родили слово — свет.

Их завесой заревою затвори:

Только золотом и медом говори.

РАДУГА

Та, что любит эти горы,

Та, что видит эти волны

И спасает в бурю челны

Этих бедных рыбаков,-

От земного праха взоры

Мне омыла ливнем струйным,

Осушила ветром буйным,

Весть прислала с облаков.

В небе радуга сомкнулась

Меж пучиной и стремниной.

Мрачный пурпур за долиной

Обнял хаос горных груд.

Ткань эфира улыбнулась

И, как тонкий дым алтарный,

Окрылила светозарный

Ближних склонов изумруд.

И тогда предстала радость

В семицветной божьей двери —

Не очам, единой вере,-

Ибо в миг тот был я слеп

(Лишь теперь душа всю сладость

Поняла, какой горела!),-

Та предстала, что согрела

Розой дня могильный склеп.

Золотистый, розовея,

Выбивался в вихре волос,

И звучал мне звонкий голос:

«Милый! приходи скорей!»

И виссон клубился, вея,

И бездонной глубиною

Солнце, ставшее за мною,

Пили солнца двух очей.

КОНЬ АРИОН

Пред Дионисом я бежал,

Как тень коня пред колесницей.

Я ланью загнанной дрожал:

Он крался медленной тигрицей.

Я серым камнем каменел;

Но в плющ мой камень облачался.

Я сонным омутом чернел:

Бог звездочкой в струях качался.

Я в летний зной, пастух, уснул

И выронил свирель под древом:

Он тирсом спящего хлестнул

И львиным дол окликнул ревом.

И вот — на крутизне стою,

Пустынный дуб, широкошумный;

Полусожжен, дремлю, пою,

Целуюсь с молнией безумной.

Под вековой моей корой

Что шевельнулось, загудело?

Пчелиный Дионисов рой,

Жужжа, в мое вселился тело.

Милей мне было б на скале

Лежать растерзанной козулей,

Чем в древнем приютить дупле

Крылатых жал горючий улей.

Возьми ж мой дом! Клади в мой ствол

Свои пьянительные соты!

Меня из плена горьких пчел

Пусти в лазурные высоты!

Тебе покинул, Дионис,

Я дуба остов омертвелый

И на венце его повис

Золотокудрою омелой.

Вскрутился вихрь, сорвал, умчал

Мой золотой и тонкий волос,

И в лире солнечной звучал

Меж струн воздушных новый голос.

Я пел, а облак смоляной

Меня стремил над высью горной;

Летит, распластан подо мной,

Конь огнедышащий и черный.

Тебя узнал я, Арион,

Личиной бога вновь обманут!

Но мой — сей миг! За небосклон

Летун и всадник вместе канут!..

Чернеет море, как оникс;

За Киммерией — Остров Белый…

О Радаманф! Не мрачный Стикс

Сужден венчанному омелой!

На Острове Блаженных тень

Блаженная судью упросит.

Прочь от земли в желанный день

Загреев конь меня уносит,-

В желанный день, в счастливый час,

Для непорочных Дионисий,-

К скалам, где лебединый глас —

Мне звонкий вождь в родной Элисий!

ЛЕПТА

Друзьям

ГЕММА

Г.В. Соболевскому

На античном сердолике

Пастырь стад козу доит.

Гермий ли в брадатом лике

Селянина предстоит?

Кто б он ни был — козовод ли,

Коновод ли струнных чар,

Чую знамение подле —

И благий приемлю дар.

Все загадка — символ, имя,

Друг таинственный певца:

Ко усладней это вымя

Амалфеина сосца.

Незнакомый собеседник,

Сердцем ты в мой голос вник

И — сокровища наследник —

Отдал лире сердолик.

Знай: в таблинуме поэта

Пальмы нет ему милей,

Чем заочного привета