Пока варился кофе, она решила по-быстрому проверить почту. Включила компьютер, загрузила Outlook. Бросив на спинку кресла колготки и бюстгальтер, щелкнула мышкой по строке падающего меню «получить все». Сейчас же, как из рога изобилия, посыпалась всякая белиберда: «Сдается офис и склад... что нужно знать руководителю и главному бухгалтеру... худеем без вреда для здоровья...»
Минуточку. А это что такое? Рита присела к столу. Отправитель был ей не знаком и в то же время знаком. Graham – какое странное имя! Так звали... о боже, нет! Сердце учащенно забилось. Нет. «Ты уехал, ушел из моей жизни» – так, кажется, пишут в дамских романах? «Наши пути разошлись». Так, еще парочка клише, и можно смело записываться в клуб старых дев.
На кухне журчала кофеварка. Дразнящий аромат растекался по всей квартире. Пора, пора собираться на работу, ровно в десять явится та дамочка с булимией, которую бросил муж. А она все сидела и тупо смотрела на экран, не в силах заставить себя открыть и прочитать письмо человека по имени Грэм. Человека, которого несколько лет назад (сколько, кстати?.. четыре?.. пять?..) с полным основанием вычеркнула (вот оно, недостающее клише!) из списка живых. Он стал вымыслом, женской фантазией. Фотографией в простой деревянной рамке, стоящей на комоде рядом со статуэткой богини материнства и плодородия с острова Бали, его же подарком.
Рита перевела дыхание. «Ну, смелее. Ты же не школьница, в конце концов, а взрослая женщина, кандидат медицинских наук». А он кто? Да просто очередной невротик, который не пожелал расстаться со своими неврозами и чуть было не свел с ума лечащего врача. Писатель, работающий в жанре черной готики. Знаковая фигура, как теперь принято говорить, для культуры, точнее, контркультуры своего поколения.
Если только это он. Не чья-нибудь глупая шутка и не совпадение.
Это был он.
«Моя незабвенная Маргарет! Я прилетаю послезавтра. Рейс №... из Парижа, аэропорт Шереметьево-2. Это не означает, что ты должна меня встречать, боже упаси! Скорее всего я буду пьян, потому что панически боюсь самолетов. Это значит всего лишь, что я хочу тебя видеть и надеюсь, ты не откажешься встретиться со мной в субботу вечером в ресторане „Марио“. Любящий тебя Грэм».
Сперва ее передернуло, потом бросило в пот. Она живо представила себе его улыбку – белозубую мальчишескую улыбку в сочетании с иствудовским прищуром, меняющую до неузнаваемости его мрачноватое лицо. Улыбался он редко, и всякий раз это было как подарок. В такие минуты даже его темные глаза трагического актера с чуть опущенными наружными уголками и устремленным внутрь себя взглядом становились живыми и блестящими. Грэм был на редкость красивым мужчиной. Интересно, удалось ли ему остаться таковым?
Эта болезненная привлекательность нервных людей – людей, живущих на пределе возможностей, постоянно балансирующих на грани между нормой и патологией... Почему их обаяние столь непреодолимо? Не потому ли, что, глядя на них, начинаешь осознавать с особенной ясностью, до чего же оно хрупкое – наше психическое здоровье. Как легко его лишиться. Как трудно, а подчас невозможно его восстановить.
Моя незабвенная Маргарет...
– Черт тебя подери, – пробормотала Рита, продолжая смотреть на экран.
Высокие скулы на худом, изможденном лице... Он не ел, наверно, дня два или три, прежде чем сдался и явился-таки на прием, который до этого упрямо откладывал. Стоп! Стоп! Сейчас все это совершенно ни к чему. Сейчас – только чашка кофе, завтрак на скорую руку, час езды по запруженным транспортом московским улицам в преддверии еще одного долгого дня, заполненного чужими проблемами.
Уже паркуясь на стоянке перед кирпичным восьмиэтажным зданием клиники, Рита позволила себе минутную слабость и припомнила, как он заезжал за ней в конце рабочего дня (своей машины у нее тогда еще не было); они ужинали вместе в каком-нибудь небольшом ресторанчике, а потом... Да, все это было уже потом. После того, как он добился полной и безоговорочной капитуляции, и ей оставалось лишь наблюдать в бессильной ярости, как его болезнь (ведь гениальность – это всего лишь форма безумия, не так ли?) расцветает пышным цветом, внося в их и без того сложные отношения элемент обреченности, этакий упоительный надрыв.
– Здравствуйте, Маргарита Максимовна! – улыбнулась дежурной улыбкой душечка Наташа. – Потапов из отделения ультразвуковой диагностики сегодня приведет к вам свою племянницу, вы помните?
– Да, спасибо.
Пациентка с булимией опоздала на пять минут. Это было очень мило с ее стороны – ровно столько и требовалось Рите для того, чтобы снять плащ, мельком глянуть на себя в зеркало и занять привычное место за столом. Двери ее кабинета всегда были плотно закрыты, и только когда Наташа впустила взволнованную и ужасно смущенную опозданием пациентку, на минуту стали слышны чьи-то голоса в приемной, звонок телефона на столе секретаря и шум электрического чайника.
– Я вижу, вы сменили губную помаду, – заметила Рита после стандартного обмена приветствиями. – Вам идет этот оттенок розового.
– В самом деле? – обрадовалась вертлявая брюнетка с внешностью провинциальной поп-звезды. – Я рада, что вам понравилось. Ах, Маргарита Максимовна, если бы вы знали, как я вам благодарна! – Она порывисто прижала к груди стиснутые кулачки. – Вы мне так помогли, так помогли! Я чувствую себя гораздо лучше. Уверена, скоро я буду совсем здорова. Знаете, вообще-то я искала такой оттенок, как у вас... – Прищурившись, она пристально взглянула на Ритины слегка подкрашенные губы. – Но не нашла. Что у вас за помада?
