Неспортивная история [Сценарий, использовавшийся в фильме «Куколка»]

Меня зовут Татьяна Серебрякова, мне четырнадцать лет.

Возможно, вы слышали мою фамилию. Ну, уж во всяком случае те, кто интересуется спортивной гимнастикой. В прошлом году была чемпионкой мира по бревну и опорному в отдельных видах.

Наверное, по гроб жизни буду помнить…

Хельсинки. Большой дворец спорта «Яахалле» — так, кажется, он у них называется. Трибуны забиты до отказа, стекают вниз темной, безликой массой к ярко освещенному помосту с гимнастическими снарядами. А на бревне — я. С самого последнего ряда выгляжу, наверное, этакой козявочкой на жердочке.

Сегодня отработала чистенько, с подъемом. Теперь — финал комбинации. Тапочки по бревнышку — тук-тук-тук. Фиксация. Фляк назад — раз! И тут же соскок — сальто в два оборота!.. Тишина. Слышен лишь стук моих копыт о помост. Гвоздем, не шелохнувшись, в пол воткнулась, ручки назад, а на лице улыбка от уха до уха — так-то, граждане судьи, мне это и не трудно совсем. Тишину как ветром сдуло. Иду от снаряда, спинка прямая, строго носок тяну, а на трибунах крики, свист, аплодисменты. Все сливается в один протяжный вой, шарахается в огромной четырехугольной чаше из угла в угол, резонирует, как в бане. Прожектора слепят.

Спускаюсь с помоста. Девки меня встречают, тормошат, целуют, я отмахиваюсь. Вадим, наш тренер, меня по плечу рукой и большой палец вверх — мол, «молоток»! Он не какой-нибудь. Целоваться не лезет.

Только присела на лавочку, олимпийку на плечи накинула, как эти финны снова будто с цепи сорвались: орут, руками машут. В чем дело?.. Оценка — десять, ноль! Табло «Омега» крутит мою десятку на все четыре стороны, любуйтесь на здоровье!

Через сектор-бокс в раздевалку протиснуться почти невозможно — такая толпа. Местные блюстители порядка с трудом коридор для нас пробивают. Я росточка небольшого, иду, а сверху руки тянутся, в руках программки, ручки, фломастеры. Автографы раздаю налево-направо. Вот кто-то подсунул мою фотографию — подписала. Один, пожилой, шустрый, дал мне фломастер, а вместо программки, руку сует, до локтя рубашку закатал — распишитесь, мол. Подумала секунду и на предплечье, с тыльной стороны, свою размашистую закорючку, ему поставила. Доволен, аж в ладоши захлопал. А ко мне уже новые программки тянутся… То там, то тут фотовспышки — хлоп! Хлоп-хлоп! Хлоп!..

Пресс-центр. Сидим в мягких удобных креслах — я, девчонки, Вадим, наш начальник команды. Перед нами, на столиках, микрофонов!.. Телевизионщики с киношниками еще длинные такие колбасины подсовывают. Вадим головой кивает, отвечает что-то скупо, сдержанно. Вопрос ко мне. Подаюсь всем телом вперед, улыбаюсь, несу какую-то чухню, первое, что в голову придет. Мол, все в порядке, граждане журналисты, мне что чемпионкой стать, что в лужу плюнуть… Обстановка деловая. Дядьки спину гнут, зубы свои заграничные в улыбке скалят. Кто смирно с диктофончиком сидит, кто записывает что-то, пристроив блокнот на подлокотник, кто с фотоаппаратами бегает туда-сюда… Наш начальник команды встал, руку к груди: спасибо, мол, за внимание. Нам зааплодировали. Какая-то тетка, которая моей матери в бабушки годится, мне цветы сунула и блокнотик — опять автограф. Солидный, в дымчатых очках, руку мне поцеловал и тоже блокнотик протягивает. Расписалась, не жалко…

Мелькают газетные заголовки, фотографии. «Королевы помоста». Гимнастка застыла в воздухе высоко над бревном. «Успех советской сборной». Брусья. Летит гимнастка с перекладины, ноги разведены, носочки оттянуты. «Браво, девушки!», «Так держать!», «Советские гимнастки — чемпионки мира».

Пьедестал почета. Татьяна стоит на верхней ступеньке, на груди медаль, руки с букетом цветов победно подняты вверх…

И на этом смолкает вступительная музыка, заканчиваются титры…

И вот наступил тот проклятый день. Его я тоже никогда не забуду…

Спортзал. Обычная, рядовая тренировка. За окнами темень. Ноябрь на дворе. В зале пусто. Только мы с Вадимом, как всегда, задержались. Отрабатываем связку для новой комбинации.

— Соберись! — слышу голос Вадима.

Я, уткнув глаза в пол, смотрю на носки своих тапочек, трясу башкой: сейчас, мол, соберусь.

— Делай! — командует Вадим.

Вадим наш такой… Как бы это сказать?.. Эмоций — никаких. Кажется, никогда не сердится, никогда не радуется. Ему к полтиннику, пожалуй, но выглядит на тридцать пять — сорок. Он сам в прошлом из гимнастов. Росту в нем чуть больше ста семидесяти, то есть на полголовы меня длиннее. Можно было бы сказать «повыше», но выше «бронзы» на общесоюзных Вадима никогда не поднимало. Пришлось большую часть жизни «умирать в своих учениках». Брюшко на это время «наумирал», стрижка коротенькая слегка поседела. Складки на щеках появились. Но для своих лет сбит он крепко, железно сбит. Серьезный мужчинка, одним словом…

Ножки мои по матам прошлёпали, оттолкнулись от подкидной. Как перышко наверх взлетела, и тут… Смотрю на бревно, а оно троится, и будто туман перед глазами.

— Вперед! — требует Вадим.

Я постояла-постояла, сделала шаг и кубарем вниз. Вадим меня подстраховал, взял за плечи, встряхнул слегка:

— Ну? В чем дело?

Я глаза в сторону и плечами передернула. Вадим меня отпустил, подошел к бревну, облокотился на него и говорит, не поворачиваясь: