Таких страшных снов, как сегодняшний, Ульяне еще видеть не приходилось…
Обычно кошмары были примерно одинаковыми: ее догонял кто-то неведомый, но пугающий до холода в груди, или он же ломился к ней в дверь, которую никак не удавалось запереть, а бывало, стрелял в нее, и Ульяна чувствовала, как пуля врезается в ее тело… То есть она всегда была жертвой. И никогда не проявляла агрессии – не нападала, не догоняла, не стреляла в ответ. Зато искусно уходила от преследователя: то взмывала ввысь, то становилась невидимой, то, как пресловутый кинематографический Горец, бессмертной…
Сегодня же ей приснилось, как она УБИВАЕТ!
Деталей Ульяна не помнила. Единственная картина, всплывшая перед внутренним взором после пробуждения, была такая: она держит в руке какой-то штырь, заносит его над лежащим на песке человеком и вонзает острие в несчастного…
Что было дальше, Ульяна вспомнить не могла, да и не старалась. Ей и так было жутко и крайне неприятно от осознания того, что она, пусть и во сне, вела себя столь кровожадно. Значит, дремлет где-то внутри ее жестокость, хоронится злоба, таится тяга к убийству…
«Брр, – передернулась Ульяна. – Даже думать об этом страшно! Интересно, что сказали бы психологи, расскажи я им, с каким ледяным спокойствием в своем сне вонзала штырь в человека?»
Ульяна тряхнула головой, чтобы разогнать царапающие душу думы, и ощутила боль в виске. Только тут вспомнила главное: вчера она безобразно напилась, и кошмар мог ей присниться именно поэтому. Ранее она ни разу не надиралась до такой степени. И марихуаны не курила! А тут и то и другое. И как следствие – жуткий сон ночью, а утром головная боль.
Встав с дивана, Ульяна осмотрелась, желая отыскать сумку, в которой лежали таблетки. Спала она, как оказалось, на террасе, а вещи свои оставила в одной из комнат. Но сейчас там кто-то спит, и тревожить человека у Ульяны не хватило наглости. Поэтому решила достать анальгин в другом месте, а именно в автомобильной аптечке. Она вышла из дома и проследовала к стоянке. Там было припарковано несколько машин, но Ульяна направилась к конкретной, к старенькой «Ниве» – та точно не поставлена на сигнализацию.
Когда проходила мимо ворот, заметила, что те не закрыты: одна створка на месте, а вторая распахнута. Ульяна сделала шаг в ее сторону, чтобы прикрыть. Вообще-то в том не было необходимости, так как ворота выполняли всего лишь декоративную функцию: они были врыты в песок, а не прилажены к забору. Забора просто-напросто не было! А ворота имелись. И хозяин территории и дома очень просил, чтобы их закрывали на ночь. Как он говорил, для порядка.
Ульяна взялась за створку, чтобы прикрыть, но тут взгляд ее упал на валяющуюся за воротами кроссовку. Большого размера, почти новую, фирмы «Адидас». Выходит, не одна она вчера перебрала, кто-то даже пьянее был, раз кроссовку потерял.
Решив прихватить ее, Ульяна вышла за ворота.
Вышла и… будто вновь попала в свой кошмар!
Сейчас она видела почти то же, что в сегодняшнем страшном сне, – человека, лежащего на песке. Мужчину, с которым вчера выпивала и курила марихуану. И этот мужчина был мертв – его тело пронзено металлическим штырем…
Ульяна закричала. Да так громко, что пульсирующая боль в виске стала нестерпимой. Но даже крик не смог заглушить внутреннего стона: «Не приснилось! Я видела тот кошмар наяву! Нет, не так: я создала этот кошмар… Я убила человека!»
Часть I
«Братство Ветра».
За несколько часов до…
Егор Баринов вел свой джип по мокрой дороге и матерился сквозь зубы. Дождь не прекращался уже вторые сутки, и, хотя на горизонте небо казалось светлым, он никак не мог достичь того места, где сухо и солнечно.
Егор раздраженно нажал кнопку магнитолы. По радио передавали сплошную попсу, а ему хотелось послушать что-нибудь приличное. «Роллингов», к примеру, или «Дип перпл». Егор обожал классику рока, но неплохо относился и к некоторым современным группам, к тому же «Слип ноту», почитаемому преимущественно подростками. Еще Егор с удовольствием слушал «Металлику» и «Нирвану», а также «Блер» и «Оэзис». Но в настоящий момент все радиостанции, будто сговорившись, передавали попсу, разбавляя ее длиннющими рекламными блоками и одними и теми же новостями. А диски Егор, как назло, дома забыл.
Настроение у Баринова было ужасное. Испортилось оно еще вчера. Сразу после того, как стало ясно, что контракта с итальянцами принадлежащей ему фирме не видать, хотя Егор очень рассчитывал на него все последние месяцы. Сотрудничество с «макаронниками» могло поправить пошатнувшиеся дела, но вот не вышло…
Егор вчера даже не дождался конца рабочего дня, тогда как обычно засиживался в кабинете до позднего вечера. Ушел сразу после обеда, заехал в магазин, купил бутылку коллекционного шотландского виски и самой обычной селедки. Это был его бзик – закусывать изысканные напитки соленой рыбой. Да не семгой и не форелью, а именно селедкой. И не той, что продают разделанной и со специями в баночках или пластиковых упаковках. Егор всегда брал рыбу бочковую. Целую, непотрошеную. Потом сам отрезал голову и хвост, вычищал внутренности, снимал кожу, резал, посыпал кольцами лука и заливал нерафинированным подсолнечным маслом. Ел он селедку либо с мягким черным хлебушком, либо с вареной картошкой. Друзья, знавшие о его бзике, над Егором подсмеивались. Они сами были не против подобной закуси, но употребляли ее под водочку. А вот чтобы отличный скотч или не менее хороший коньяк заедать столь простецкой пищей… Это уж извращение какое-то! Но Егору было плевать на всеобщее мнение. Он любил селедку с картошкой, а остальное не имело значения.
