Два бессмертных существа, окруженных величественными аурами, одно — в изобилии белого сияния, другое — в поразительном разнообразии цветов, беседовали в обстановке, ошеломляющей своей колоссальностью. Их окружал интерьер дворца, отмеченный космическими чертами. Помещение это не имело определенного местоположения; оно было вознесенным и одновременно всеохватывающим по отношению к материальному миру.
Представим, что футурист, обладающий солидными познаниями в области современной физики и химии, а также запутанных духовнобогословских теорий, переписал эскиз, созданный прерафаэлитом. Гигантские колонны утопали в бездонной темноте, а запутанные кривые и завитки украшений, казалось, были прочерчены полетом элементарных частиц. Планеты и солнца вращались и проскальзывали из авантюриновых глубин пола в кристаллиновый эфир зала. Здесь также присутствовали гигантские крылатые фигуры в радужных облачениях, держащие шары, звезды, свитки законов, пламенные мечи и тому подобные символы. Слышны были голоса херувимов и серафимов, беспрерывно возносящие хвалу: «Свят, свят, свят».
Ныне, как и в древнем Писании, свершался прием сыновей Божьих.
Хозяин этого высокого собрания мог бы с полным основанием испытывать чувство сдержанной скуки, зная заранее и с неизбежностью все, что может произойти, но, напротив, проявлял живой интерес к своему собеседнику. Этим собеседником был, конечно, Сатана — гость по сути своей неожиданный.
Контраст между двумя этими бессмертными существами был разителен; в то время как Божество, окутанное и почти полностью укрытое светом, с волосами, подобными руну, и глазами, своей голубизной напоминающими бездонную глубину Небес, производило впечатление отдаленного, неколебимого, горнего величия, Сатана являл собой средоточие проворства; будучи конкретным, как дорожный саквояж, он нес в себе дух инициативы и как бы подгонял и будоражил происходящую сцену, которая, несмотря на это, была полна безмятежного совершенства. Даже его аура выглядела несколько поношенной в странствиях. Он изрядно побродил по лику Земли, опускался в бездны и возносился ввысь; следы этих путешествий, как ярлыки, все еще были запечатлены на нем. Его статус на небесах оставался таким же неопределенным, каким был во времена Иова, и пребывал таковым по сей день, потому что неизвестно было, рассматривать его как одного из сыновей Божьих или как непонятного и назойливого пришельца. (Ответ на этот вопрос вам лучше посмотреть в соответствующей статье Библейской Энциклопедии.) Одно было очевидно: в Божественном присутствии его уверенность в собственной важности и значимости только возрастала. Его свобода могла быть прирожденной или санкционированной, но сам он, без сомнения, пребывал в уверенности относительно своей независимости. Он твердо верил, что является необходимым приложением к Богу и что обязательный контраст с молчаливым согласием архангелов — его неотъемлемое качество. Если Бог проявляет свою вездесущность как спокойную необходимость, Сатана присутствует повсюду из-за своей бесконечной активности. И теперь, как всегда, они были заняты своими вечными метафизическими расхождениями, которым Сатана умел придать оттенок дружеского подтрунивания. Они привычно разыгрывали бесконечную шахматную партию.
Но шахматы, в которые они каждый раз играют, встречаясь, — не та маленькая хитроумная игра, которая была изобретена в Индии; это нечто выдержанное совсем в ином масштабе. Повелитель Вселенной создает доску, фигуры и правила; он же делает все ходы; он может сделать столько ходов, сколько пожелает, и там, где пожелает; в то же время его антагонисту дозволено вносить в каждый ход легкие, необъяснимые отклонения, которые в дальнейшем требуют новых ходов для их коррекции. Творец определяет и скрывает цель игры, и со стороны всегда остается неясным, желает его соперник помешать или помочь ему в этом непостижимом проекте. Противник явно не может выиграть, но также не может и проиграть до тех пор, пока он в состоянии продолжать игру. Однако он заинтересован, как может показаться, в том, чтобы предотвратить развитие игры в любом рациональном направлении.
Божественная ирония одновременно слишком высока и широка, чтобы с легкостью восприниматься в диапазоне земных понятий и категорий. Сатанический элемент неожиданности способен целиком заполнить смехом всю сферу Бытия; дрожь, порожденная громовыми реверберациями, сотрясает наши бедные умы в самые удивительные моменты. Сатана считает примером хорошего юмора ткнуть Властителя носом в его же собственный титул Уникума и оспаривать у него авторство жизни. (Вызывая такими выходками возмущение у ангелов.)
— Я один лишь творю.
— Но я — я вызываю брожение.
— Я создал материю и все вещи.
— Да, недвижимые сонные вершины, но я сделал так, чтобы они заколебались.
— Но ты всего лишь внес малую разницу, создающую индивидуальность. Ты — ничтожная уникальность во всех и в каждом, уникальность, нарушающая закон, сноска на полях, придающая характерные черты.
— Ты же, сир, Уникум, примета уникальности всеобщего.
