Целую ночь напролет
Он голоса приносит.
Здесь ушло в облака
Столько людских поколений!
Дождь над старой деревней.
Сётэцу
Я проснулся от птичьего гвалта. В углах спальни еще ночевал сумрак, но за окном уже сад пробуждался навстречу встающему солнцу. Cвою комнату я изучил до последней трещинки на потолке – за три года заброшенный особняк на окраине столицы стал для меня родным домом. Сквозь легкую кисею занавесей был отчетливо виден клубящийся на ветках осиный рой воробьев. Ведут себя странно, чирикают боевито. Ежась от утреннего холода, тонкими струйками текущего по полу, приник к оконному стеклу. Прямо за окном, как бабочки-переростки, порхали жирные синицы, уворачиваясь от острых клювов передового полка пернатых хозяев, а в пожухлых ивах копошился основной состав защитников родового гнезда. Духи лесов засыпают. Сегодня холод выгнал из леса к жилью хитрых желтобрюхих захватчиков. Завтра-послезавтра клинья журавлей и уток потянутся на юг. От грядущих перемен не защитят воробьи-психопомпы [1], сопровождающие мертвых в небо.
Письмо отца смутно белеет у изголовья. Судьба готовит новый поворот жизненного пути.
В детстве любил убегать от нянек и вместе с детишками слуг встречать нищих, стучавшихся в ворота отцовского поместья, незатейливой дразнилкой: «Только дом из камыша, больше нету ни шиша!» Ту же песенку бормотал три года назад, в такт шагам носильщиков, везущих к месту нового обитания. Детство кончилось. «Дом в камышах» и сундучок с личными вещами – это все, что от него осталось.
Я жаждал свободы. Я мечтал о ней.
Я ее получил.
Старый особняк называли «Домом в камышах». Когда-то, пару сотен лет назад, здесь действительно росли камыши по берегу живописного озера: сохранились даже мостик и остатки павильона «любования лотосами» – вполне узнаваемые руины. Сейчас же все густо заросло крапивой и лютиками, а лотосов в округе не сыщешь днем с огнем. Я пытался искать их, поэтому обошел всю западную округу, поросшую могучими деревьями. Нашел озеро – оно ушло дальше, в лес, и местные жители давным-давно протоптали дорожки к водоему, на берегах которого добывали глину, а я там прогуливался. Синее мартовское небо подпирали морщинистые стволы, с окутанных молодой листвой ветвей свешивались юные вьюны, трепеща резными листьями, соцветия слив белели нераскрытыми бутонами, пчелы жужжали. Лес был чист и опрятен, без густого подлеска, лишь кружевные папоротники мягко пружинили под ногами, едва сходил с тропы. Дикая природа оказалась такой же ухоженной, как и домашний сад. Это огорчало, потому что в книгах лесные чащи описывали совсем по-другому.
Так и жил: без лотосов и чащи, без родных, без слуг, без забот. Хотя в пустом доме иногда хотелось хоть с кем-то перемолвиться словечком.
Поначалу наслаждался обретенной свободой. Как и обещал сам себе когда-то: вставал, когда высыпался, читал до полуночи фривольные «Записки из чайного домика» (с картинками), не мыл посуду и не стирал носков. И уж, конечно, не женился ради того, чтобы наладить быт. Через неделю лес и озеро потеряли свою новизну. Свобода начинала все ощутимей пованивать, и пришлось отдаться несвободе. Носки были брошены в тазик с мыльной водой, посуда замочена в садовом ручье, полузасохший кусочек еще домашнего сыра доеден, скудное денежное содержание пересчитано, и я отправился за покупками. Это был первый самостоятельный выход в полный чудес и приключений мир, населенный людьми. Конечно же, встречал их во время своих прогулок, но они смотрели на меня с подозрением и неприязнью. Да и я не стремился к более тесному знакомству с толкающим тачку гончаром или бродячим торговцем, которые время от времени попадались на лесных тропинках.
Истоптанная сотнями ног дорога стрелой пронзала квартал Ворон, уводила странников к центру Бахара, в самое сердце империи. Я представил себя смелым покорителем неизведанной вселенной и сделал первый шаг за ворота: маленький шажок для человечества и огромный шаг для человека.
Время здесь заблудилось еще в эпоху императрицы Ксуеман и никак не могло разрушить сонные узы, сковавшие окраину столицы. Высокие заборы, способные выдержать не одну осаду, ограждали от любопытного взора старинные дома из дикого камня. Островерхие черепичные крыши были украшены посеревшими от времени деревянными головами духов-покровителей, окна запирались массивными ставнями. Какие-то жилища обветшали, какие-то были заботливо обустроены. На пути попадались мастерские и лавки, торгующие всяким барахлом: люди в них работали степенно, без шума и суеты, свойственной столице. Квартал выглядел одновременно грозно и жалко, будто отставной вояка, утративший силы, но не смиривший гордость.
Чем дальше уходил от «Дома в камышах», тем больше, как букашка, нанизывался на булавку пристального внимания редких прохожих. Их неприязненное любопытство вызывало безотчетную тревогу. На мое счастье, кривоватая вывеска «БакОлейная лавка» показалась достаточно быстро. С сомнением три раза перечитал название, толкнул рассохшуюся дверь и очутился в темном помещении, увешанном косицами лука, чеснока и стручкового перца. За прилавком стояла красотка. Ну как – красотка... В улыбке не хватало парочки зубов, левое плечо подергивалось, но полная грудь соблазнительно колыхалась, а глаза задорно блестели. Справедливости ради упомяну, что глаза заметил несколько позже.
