Не было бы счастья…
— Ну, спасибо, сыночек, порадовал! — Антонина в сердцах кинула ложку в сковороду, и жирные брызги расплылись по клеёнке.
Олег застыл в дверях, растерянно окинул взглядом сидящих за столом. Отец склонился над тарелкой, опустил глаза и подцепил вилкой картошину, стараясь не звякнуть о тарелку. Бабаня сложила руки на тощем животе, поджала морщинистые губы, в глазах осуждение. На мгновение Олег почувствовал себя как в детстве, когда приходил домой, не зная, что учительница успела сообщить матери о прогуле или плохой отметке. Он нерешительно потёр переносицу, зачем-то поправил воротник рубашки. Вот глупость! Стоит детина под метр восемьдесят ростом и не знает, что делать. Словно детский страх перед матерью так и не прошёл. Машинально глянул на стол — для него тарелку не поставили. Отказ проявить заботу для Антонины было высшим проявление раздражения. Мол, перебьёшься, сам не безрукий, захочешь есть — найдёшь.
— Тонечка… — робко шепнул отец.
— Что надо? — рявкнула мать. — Скоро сорок пять лет как Тонечка! Отстань от меня!
Она с грохотом швырнула грязную сковороду в раковину, жалобно звякнула чашка.
— Да что же это такое?! Да сколько же тебе, тётка, говорить: ну не ставь ты чашки в раковину на самый низ! — мать расплакалась, кинула полотенце на пол и вышла из кухни. Слышно было, как злобно хлопнула дверь в залу.
— Тонечка, да я ж чего? — выскакивая из-за стола, заголосила бабаня. — Ты же сама чашку поставила, Тонечка… — старуха подскочила к Олегу и зашипела, привстав на цыпочки и грозно размахивая тощим кулачком. — Ирод ты! Чистый вурдалак! Родную мать до чего довёл! А вот сделается с ней инфаркт, попляшешь!
Бабаня засеменила в залу, охая и причитая слезливым голосом, как по покойнику.
— Чего случилось-то? — в надежде уставившись на отца, спросил Олег.
— Да вот… Вырикова Нинка приходила… Угораздило же тебя, сынок. Что и делать-то теперь не знаю.
— Твою ж мать… — с размаху опустившись на стул, простонал Олег. — Просил же подождать, хотел как-то подготовить.
— Чего готовить? Небось уже весь посёлок знает. Представь, матери каково? Она ведь такая пава ходила, работу тебе приличную нашла. Думали, вернёшься с армии, в люди выйдешь. А теперь? Ладно, ты это, может, есть хочешь? Так я положу, картошка горячая ещё… мясо… Я пойду гляну, как там. Ох, мать честная, это ещё Лизавета, видать, не в курсе, не то крику-визгу бы до завтра хватило.
Отец, сокрушённо качая головой, неловко вылез из-за стола, но в дверях неожиданно появилась мать с красным заплаканным лицом. Из-за её спины выглядывала бабаня с пузырьком корвалола и отчаянным желанием не упустить подробностей семейного скандала.
— Молодец, Олежек! — сердито утирая слёзы, прямо с порога закричала Антонина. — Дождалась невестушку! Голодрань нищую! Такая в дом кроме клопов ничего не принесёт! И тёща — завидная! Шушера, приезжая побирушка!
— Тонечка… — робко попытался вставить отец.
— Да помолчи, сам не лучше! — завопила Антонина. — Отец называется! Воспитал дубину: двадцать лет дураку и не знает, на какую бабу залезать! Ой… ой! — опустившись за стол и уронив голову на руки, зарыдала мать.
— Тонечка, доченька! — засуетилась бабаня. — Капель выпей, Тонечка.
Мать подняла голову и, схватившись за грудь, охнула.
Отец побледнел и метнулся к жене.
— Скорую зовите! — заголосила бабаня. — А-а-а-а-ай, Святые угодники! Помирает! Помирает кровиночка наша, солнце ясное во цвете лет! Лучше бы меня Господь прибрал, курицу старую!
Олег склонился к матери, руки дрожали.
— Мам, ты чего, мама? Плохо, да? Мам, я мигом, я сейчас вызову врача, мам…
— Замамкал, — злобно прошипела Антонина. — Нарочно не помру, чтобы ты сюда шваль эту подзаборную не привёл! Ноги её в этом доме не будет!
Олег жалобно молча смотрел на мать. По опыту он знал, что в таком состоянии она не станет слушать никаких доводов и оправданий. Хоть бы это все прошло поскорее. Вот лечь спать, а утром просыпаешься — и все уже разрешилось. Отец неловко топтался возле жены, пытался гладить по плечу, монотонно уговаривал выпить лекарство и прилечь. Антонина демонстративно всхлипывала, утирала лицо полотенцем, поданным отцом. Олег с надеждой прислушивался: если мать успокоится, то скандал постепенно утихнет, хотя неприятный разговор не минует всё равно. Но тут в кухню ураганом влетела материна младшая сестра Лизавета.
Тётка быстро окинула родственников цепким взглядом и, заприметив у бабани в руках капли, завизжала:
— У меня вот сердце-вещун! Прям закололо всё, забилось! Чувствую, беда с сестрой! Ах ты поганец, мать для тебя самый сладкий кусочек сама не доедала, ночей не досыпала! Я к тебе, как к сыну родному: и велосипед купила, и на магнитофон денег дала, а ты!
В затихающий скандал словно дров подкинули. Мать, с отвращением уставившись на полотенце, которым промокала глаза, швырнула его в отца и слезливым голосом заголосила:
