Самое сильное кровотечение уже позади, но боль все еще сотрясает её, пульсируя биением сердца, озаряя красным пространство перед глазами.
Роуз игнорирует это.
— Пожалуйста, — говорит она сквозь стиснутые зубы и пытается встать, но даже здоровая нога едва может удерживать вес её тела, дрожа все больше под напряженными мышцами. Она тут же сползает вниз по дождевой стене, приземляясь на землю со стоном. — Доктор…
— Не сейчас, Роуз.
— Доктор, пожалуйста. Посмотри на меня, — отчаянно выдыхает Роуз. — Просто дыши, хорошо? Подумай об этом.
— О, я подумал об этом, — ровно отвечает Доктор, и Роуз почти может поверить в то, насколько нормальным он звучит, если бы не револьвер, крепко зажатый в его руке. Она едва может разглядеть холодный металл, его очертания сверкают в желтом свете уличного фонаря. — На самом деле, подумал об этом. Забавно, сколько интересных мыслей приходит на ум, пока накладываешь импровизированный жгут, чтобы твой партнер не истекал кровью в переулке.
Он фокусирует на ней взгляд на миллисекунды. — Кстати, как держится?
— Кровотечение почти остановилось. Я в порядке, правда.
Он отрицательно качает головой, и, хотя его спина повернута к ней, Роуз буквально может представить себе выражение на его лице прямо сейчас.
— Нет, — тихо говорит Доктор. — Ты не в порядке.
— Я не мертва. Это что-то значит, не так ли?
— Не делай этого.
— Не делать чего? Пытаться отговорить тебя от того, о чем ты потом пожалеешь?
Доктор не отвечает. Бессознательный человеческий комок перед ним начал потихоньку шевелиться, тут же привлекая каждый дюйм его внимания. Рука Доктора, застывшая в жесткой горизонтальной линии, не изменяет своего положения, указывая револьвером на сгорбленную фигуру. Он в ловушке перед ним, как стрелка какого-то бесполезного компаса.
Роза закрывает глаза от жуткой боли, но без чего-то визуального это еще хуже — невозможность отвлечься играет кроваво-красными огнями за ее веками, а тошнота подкатывает к горлу. — Остальные скоро догонят нас, — тяжело произносит она, цепляясь за попытку сохранить прежний уровень своего голоса. — Они задержат его.
Доктор с сарказмом усмехается:
— Действительно, ведь в прошлый раз это так блестяще сработало.
— В этот раз мы знаем больше, мы подготовимся.
— И в следующий раз он причинит кому-то боль? В следующий раз он убьет? Кто будет нести часть этой ответственности, чьи руки будут делить с ним эту кровь?
— Никто, — твердо убеждает Роуз, покачав головой. — Никто, кроме него. Он сам несет ответственность за свои действия, Доктор.
— И я несу ответственность за свои, — мрачно отвечает он.
Роуз вздрагивает от холодного потока дождевых капель, которые брызгают на ее голову и лицо. — Послушай, — говорит она, умоляя. — Я понимаю, откуда это в тебе, ладно? Я чувствовала это сама. Я была здесь раньше. Происходит что-то плохое, и ты должен это исправить, сделать лучше. И да, — продолжает она громче, пытаясь перекричать звук дождя, который льет на их мокрые волосы и одежду, смешиваясь с кровавыми ручейками на асфальте, — возможно, мы тратим на него время, возможно, его могут выкупить. Но мне плевать на него, Доктор. Меня волнуешь ты. Меня волнует то, что с тобой случится, если ты сделаешь это.
Плечи Доктора тяжело поднимаются и тотчас падают, и Роуз прекрасно знает, что его дыхание стало грубым. Она слышит щелчок, и она в курсе, что это означает: Доктор взвел курок.
— Это смешно, не так ли? — спрашивает Доктор дрожащим голосом. — Забавно, как капля человеческого ДНК действительно может прояснить твоё мнение на некоторые вещи. Например, на супергероев.
У Роуз возникает дикий соблазн спросить, как, черт возьми, это связано, но она выжидательно молчит.
— Супермен, Бэтмен, Сорвиголова, большинство из них. Они никого не убивают. Не делают этого, потому что, согласно их чертовой логике, это сделает их такими же ужасными, как злодеи, которых они пытаются остановить, — усмехаясь, говорит Доктор, и он с ног до головы дрожит от холода и сырости. — Если кто-нибудь погибнет, это сделает их монстрами. По крайней мере, так работает внутренняя логика вещей, — произносит он, качая головой, чтобы избавиться от дождевых капель в своих глазах. — Но на самом деле, мы все знаем истинную причину: потому что эти истории, как и многие другие, предназначены для детей. Мы не можем показывать детям их героев, совершающих акты жестокости и насилия. Мы не говорим детям, что смерть — это ответ. Но есть уродливая практическая сторона всего этого, которую никто не хочет обсуждать: сколько жизней было бы спасено, если бы Супермен просто разбил голову Лекса Лютора об тротуар? Если бы Бэтмен просто сломал шею Джокеру? Ведь если подумать, благородство супергероев ужасно эгоистично. Действительно ли злодеи заслуживают того, чтобы жить, просто потому, что герой не хочет замарать свои драгоценные руки? Разве жизнь этих людей — настоящих монстров — действительно перевешивает жизни десятков, сотен, тысяч других людей?
— Доктор, пожалуйста, просто сделай шаг назад и подумай об этом, — чуть не задыхаясь от слез, просит Роуз. — Все было в порядке, пока мы следовали за ним, и ты был в порядке, пока он не причинил мне боль. Ты не чувствовал этого, когда он убивал других людей. Ты просто сердишься, потому что он пытался убить меня.
