Посвящается Крейгу и Ли
В день, когда долбанули МакКея, автострада М4 не могла похвастать обилием происшествий. По крайней мере, это касалось отрезка между Хитроу и Чизвиком; дальше к западу это был уже другой участок, а кого волнует чужой участок? Тем более что стояло теплое августовское утро, в воздухе разливалась легкая дымка, и полицейские машины на пандусах у дороги грелись на солнце, словно ящерицы, а их хозяева, укрытые, благодаря такому возвышенному положению, от любопытных глаз, спокойно дремали, надвинув на нос полицейские фуражки. Где-нибудь в половине двенадцатого они сделают и без того негромкие свист и потрескивание на ЧМ чуть потише, а потом их и вовсе заглушат крохотные транзисторы в нагрудных карманах, настроенные на любимый крикет.
Автомобилисты тоже не доставляли особых неприятностей. К десяти часам последние трудяги, ежедневно мотающиеся из пригорода в Лондон, унеслись на восток в облаках никотина и дурного настроения; ждать их назад следовало не раньше, чем через шесть часов. Фургоны торговцев и тяжелые грузовики вели себя на удивление мирно: что-то такое с солнцем, не иначе. Да и обычные горожане, едущие в аэропорт, слишком боялись вмиг запороть себе весь отпуск, чтобы решиться делать больше сорока миль в час, а те, кто ехал им навстречу, настолько шалели от того, что приходится ехать по левой, что частенько не осмеливались взять больше третьей на всем пути до Кромвель-роуд.
Вот поэтому, когда долбанули МакКея, синие мундиры были очень недовольны, и таксист, который видел — а точнее, не видел почти ничего, только разбитую машину да бурое пятно на металлическом ограждении — радировал в свое бюро, а оттуда позвонили в местный участок, а оттуда дали знать в Хитроу, а оттуда дело сбросили на Аксбридж, откуда после третьего запроса («Англия ведет 8:1. Джеф Бойкотт огорчил Чеппела-младшего», — словом, даже тут денек оказался хоть куда) наконец выслали сонных патрульных, которые, понятное дело, были не в восторге от того, что мистер МакКей изгадил к дьяволу их утро. Можно было даже подумать, что он сделал это нарочно.
То, что осталось на ограждении, могло быть краской, но ею не являлось. В расцветке машины МакКея были и красные пятна, но не так много. Это была навороченная по прихоти владельца «Кортина» с преобладающим тигриным мотивом. Спереди вертикальные планки решетки радиатора изображали зубы тигра, бока были разрисованы черно-желтыми полосатыми молниями, сзади, на бампере, был намалеван хвост и (идея самого МакКея, которой он страшно гордился) тигриные ляжки, сходящиеся в том месте, где торчала специально выведенная в центр выхлопная труба, На работе, в лицо, его называли, как он и хотел, «Тигр»; за глаза о нем обычно говорили «Кот Пердячий». Иногда коллеги смотрели, как он отъезжает, и принимались хохотать, когда между тигриных ляжек показывалось облачко серо-голубого дыма.
МакКей выехал с территории грузовых складов «Вестерн Интернэшнл» и направился на восток, в Лондон. В том, как он вел машину, не было ничего тигриного. Правда, уезжая, он дал по газам и взвизгнул шинами (кто-нибудь всегда смотрел, пусть хотя бы только дворник и его метла), но на шоссе перешел на стабильные сорок пять. Зачем понапрасну жечь мотор. К тому же, ему нравилось находиться в своей машине, и чем дольше это продолжалось, тем лучше. Я здесь как магараджа в маленьком дворце, любил повторять он. Автомагнитола, набор миниатюрных бутылочек в «коктейль-баре», как он высокопарно называл бардачок, маленькое пухлое рулевое колесо в черном кожаном чехле с заклепками. Под ногами роскошные ворсистые коврики; сиденья в чехлах из превосходной овчины («Жена шьет их из тех овечек, что не успели убежать от Тигра», — объяснял он), даже подбитая овчиной полочка под задним стеклом. На этой полочке (еще одна милая сердцу задумка МакКея) возлежала большая мягкая игрушка. Само собой, это был тигр. МакКея слегка раздражало, что его окраска не совпадала с окраской машины; он чуть не побил продавца мягких игрушек, который пытался его убедить, что это и есть самый настоящий тигровый окрас (как будто окрас его «Кортины» был не самый настоящий!). Все же, когда кто-нибудь его об этом спрашивал, МакКей и этот недостаток умел превратить в достоинство. «Тигры бывают разные», — находчиво замечал он, скромно оставляя возможность догадаться, что один из них — сам МакКей.
Не задерживая взгляд на чересчур блеклой игрушке, МакКей посмотрел в зеркальце заднего вида. Автобус, где-то в двадцати ярдах позади него. Он чуть подвинул голову и принялся изучать собственное отражение. Широкое, немного потное лицо, изогнутые как лук Купидона губы, бесстрастные глаза — все это, как обычно, понравилось МакКею. Ррр, ррр, подумал он. От нечего делать, он покрутил висящую на шее цепочку; из-под рубашки показалась маленькая — два дюйма в размахе — серебряная свастика. Края свастики были заточены до бритвенной остроты: без всякой особенной причины, просто это была хорошая идея. А потом она оказалась еще и полезной. Например, когда он тогда сидел в кафешке, и на него глазел тот пакистанец. Ничего не делал, конечно, — еще бы они посмели — просто глазел. МакКей достал спичку, вытянул свастику и принялся затачивать спичку прямо под носом у пакистанца. Затем, не сводя глаз с парня, он отпустил свастику и не торопясь принялся ковырять в зубе. Пакки не стал доедать десерт.
