В основе каждого строения – инженерный расчет. Придет шквальный ветер с осенними штормами, ударит ледяная вьюга в студеном феврале, разойдется грозой небо поздней весной или солнце устроит пекло без единого ветерка в разгар лета – любая постройка обязана выдержать. Особенно если речь про сооружение исконно военное, коему предписано стерпеть не только погодные ненастья, но и человеческую волю, вооруженную и злонамеренную.
Стены Московского Кремля помнили шесть сотен лет и вчетверо больше сезонов, были биты пушечными ядрами и горели в огне, видели под сотню штурмов и раскаты стихий в каждом из них, ведомых противостоящими одаренными. Во времена оные в небе над шпилями башен сталкивались грозовая синева и багровое пламя, блекло-желтый песок и аквамарин кристальной чистоты. Целый калейдоскоп красок и Сил раз за разом сходились в смертельной битве, но в местах их столкновения всегда был один и тот же цвет – темно-красный цвет крови, одинаковой у нападавших и защищавшихся.
Многое пережили стены, и не всякое событие оставляло их целыми. Латались прорехи, перестраивались обрушенные участки и закладывались новые фортификационные сооружения: спешно – во время войны и куда более вдумчиво – во времена спокойствия и мира. Бывало, в сытые и спокойные годы некрасивые, но надежные сооружения сносились целиком, чтобы выстроить на их месте нечто скорее прекрасное, чем функциональное.
А бывало и так, что целую башню кремлевской стены отдавали царским указом в руки отличившегося боярства – и те тоже не оставались равнодушными к новому приобретению, вкладывая богатство рода в лучший символ личного благополучия, который только и может быть в стране, – в собственную башню, высокую да роскошную, на зависть всем остальным. Слева, правда, у этой башни будет ветхая стена в пять метров толщиной, да и справа тоже вид не самый лучший – но сама-то настолько хороша, что на защиту ее от врага будет призвана вся ближняя и дальняя родня. Даром что этой родне до столичных битв за власть никакого дела не было, но вот за личное имущество уже можно и порадеть. Таким путем восемь из двадцати башен обрели новых хозяев, перейдя из щедрых рук самодержца в собственность весьма влиятельных семейств. А власть на престоле Московском утвердилась настолько, что более некому в стране стало шептаться по углам, что кровь в царе варяжская, не наша – и не по праву ей быть во главе русских земель. Проблемы-то, ради которых их когда-то призвали, давно уж решены…
Странно, но те, кто выжил в тех противостояниях, сбежав за границу, – не очень-то сотрясали воздух гневными речами в адрес правителей, а скорее исходили искренней ненавистью к победителям из числа своих, что были по иную сторону. Так получалось, что всякий раз воевало боярство против равных себе по титулу и положению, а сами Рюриковичи ни в одном междоусобном сражении свою силу так и не явили, пусть и присутствовали самолично во время каждой битвы. Оттого кровная месть тоже была к своим, но никак не к потомкам варягов, некогда приглашенных на княжение, да оставшихся на века.
Времена активных битв уже два столетия как позади. Вокруг высится прекрасный город, украшенный высокими шпилями княжеских башен тех семейств, кому в свое время не досталось награды за ратный подвиг в виде части кремлевской стены, но позже, в обмен на услуги трону, интриги, подвиги или горы золота был получен во владение участок столичной земли под строительство. И, разумеется, были эти высотки куда роскошнее и выше кремлевских. «Меняю старые лампы на новые!» – кричал как-то персонаж одной восточной сказки, готовый с радостью обменять яркий и красивый новодел на пыльный и ветхий. В этом мире «джинны» сами владели своими старыми башнями и меняться не желали – равно как и исполнять чьи-либо желания, кроме своих собственных.
Мир, правда, в джиннов не верил и предпочитал ходить в Кремль на экскурсии… В ту его часть, которая для посещения была открыта.
– Господа! Прошу обратить внимание направо. Перед вами Архангельский собор – шедевр зодчества начала шестнадцатого века, построенный по проекту архитектора Алевиза Фрязина из Милана.
Группа послушно повернулась в сторону белоснежной громады с золотыми и серебряными куполами. Экскурсантов было ровно два десятка – совершенно разных: приезжих и местных, в парадных нарядах и легкомысленных шортах с футболкой по нынешнему жаркому дню. Но внимали они своему гиду – основательной на вид брюнетке четвертого десятка лет в сером костюме и белой блузке, обладающей хорошо поставленным голосом и властными жестами, – с одинаковым интересом в глазах. Разумеется, кроме одутловатого и массивного господина в темных очках, прочитать эмоции за которыми не представлялось никакой возможности.
Мужчина, обладающий недюжинными габаритами – под два метра ростом, в косую сажень плечами и настолько выдающимся животом, что в футболку с американской символикой, его прикрывавшей, можно было запросто завернуть трех человек средней комплекции, а синие шорты казались полноразмерными брюками, – предпочитал стоять позади всех, с левого края. Крайне неудобный гость для женщины-гида – слишком высокий, да и стоит особняком, оттого обращалась она к группе, глядя в первые ряды. Соседи же по экскурсии тоже неохотно бросали на мужчину взгляд – смотреть на огромный живот не было ни малейшего удовольствия, а для разговоров с явным иностранцем недоставало знаний языка.
