Надо же навестить больную!
Грипп — хвороба прилипчивая. Вроде Дзюни Палюсинской; кто её не знал, тот её узнает. А уж к кому она прицепится — как ни сопротивляйся, всё равно в постель уложит.
Так и я — ходила, ходила, сея вокруг заразу, и всё равно свалилась. Напихав всякой дряни в нос, уши и горло и обмотав шею тёплым шарфом от болезней (в каждом доме есть такой шарф — им обвязывают шею, живот, почки или ногу), я накинула на голову большой платок, влезла под одеяло, погасила свет и подумала: «Как хорошо, что…» Но что именно хорошо, я так и не успела додумать, потому что в прихожей позвонили.
Пришлось встать с постели и, кляня весь белый свет, вытащить из ушей и носа всё, что я перед тем в них вложила, а также снять шарф и платок (с того дня, как я выскочила на звонок в чём была, то есть в ширпотребовской — можете себе представить! — фланелевой пижаме, в бигудях и с косметической маской на лице, и вдруг оказалось, что пришёл выписывать счёт за газ тот самый молодой человек, который мне давно нравился, — с тех пор я отворяю дверь не иначе, как подготовившись хоть сколько-нибудь ко всякой неожиданности).
Открыв наконец дверь, я впустила в дом волну холодного воздуха и свою приятельницу Зосю.
Взглянув на меня, Зося с радостным изумлением воскликнула:
— До чего ж ты плохо выглядишь! Просто ужас! — И, довольная, быстро оглядела себя в зеркало, говоря: — Я слышала, ты заболела, вот и пришла узнать, не надо ли тебе чего. А ты, оказывается, вовсю бегаешь по квартире! Хороша! Сейчас же ложись в постель!
Я сейчас же легла в постель, а Зося поставила на плиту чайник. Потому что, заявила она, мне надо выпить чего-нибудь горячего.
В дверь позвонили.
— Лежи, я открою! — крикнула мне Зося и пошла открывать дверь.
— Говорят, она больна, — услышала я озабоченный голос своей соседки Ванды. — Дай, думаю, зайду, посмотрю, не надо ли чего.
— Ей нужен покой, — наставительно пояснила Зося. — Хочешь чаю?
По-видимому, Ванда хотела чаю, потому что я услышала, как они, весело болтая, стали хозяйничать в кухне.
В дверь позвонили.
В прихожей послышались оживлённые голоса Ханки и Эльжбеты:
— Говорят, она больна? Мы забежали узнать, не надо ли ей чего-нибудь-
— Ей нужен покой, — сказала Ванда.
Чайник снова долили, и все мои четыре подружки, дружно закусив, уселись вокруг моей постели.
Я прикрыла глаза. Вокруг меня завязалась оживлённая беседа.
— Так что слышно у Мелюни? Всё это ужасно глупо! Ну какая может быть недостача при таком грошовом обороте? Тем более она во всём такая педантка…
— Кто это Мелюня? — с усилием спросила я.
— Да ты её не знаешь. Я, конечно, ничего не говорю, может, она и педантка, но эта её история с Казиком вряд ли помогла ей. Впрочем, история довольно любопытная.
— Какая история? — допытывалась я слабым голосом.
— Ну какая тебе разница, ты ж её всё равно не знаешь. Лично я, честно говоря, подозреваю, что сам Казик и подложил ей свинью. Он дружит с мужем Инки…
— Какой Инки? С каким мужем? Ну скажите же мне!
— О господи, «какой, с каким»! Что тебе до них, раз ты их не знаешь. Так вот, муж Инки был замешан в этом знаменитом деле в Радоме…
Томившие меня жар и головная боль, звон голосов, сигаретный дым — всё смешалось в серую туманную массу. Эта масса наваливалась на меня, становилась всё гуще.
Мои подружки весело хохотали, пили чай, в комнате было черно от дыма, а по радио какая-то дама во весь голос угрожала: «Уйду совсем, навек исчезну…»
Ханка пыталась перекричать её:
— Жалко, что вы её не видели! Она выглядела, как
новоиспечённая генеральша! И чего только она на себя не напяливает!
— А этому идиоту всё нравится.
— Какому идиоту? — прохрипела я.
— Господи! Да ты же его всё равно не знаешь
Я села. В съезжавшем набок платке, с пылающим от температуры лицом, мечущая вокруг кровожадные взгляды, я, должно быть, выглядела устрашающе, потому что мои подружки посмотрели на меня и умолкли.
— Выключите радио, — сказала я спокойно.
Они выключили.
— Перестаньте курить.
Они погасили сигареты.
— Проветрите комнату. Дайте мне чаю. Не такого! Горячего! И сию минуту скажите мне, кто выглядел, как новоиспечённая генеральша, какому идиоту всё нравится, что слышно у Мелюни и кто такой Казик. Кто здесь, чёрт подери, болен?!
Я проснулась.
Мои подружки весело хохотали и пили чай, в комнате было черно от дыма, а по радио какая-то дама лепетала: «Типи-типи-типсо, калипсо, калипсо».
Эльжбета пыталась перекричать её:
— Психопатка! Уйти от такого мужа! Он же ей завтрак в постель подавал!
— Какая психопатка? От какого мужа? — простонала я.
— Что ты всё время спрашиваешь, ты же их всё равно не знаешь! Кстати, который час?
— О боже, девять!
— Что? Уже девять? Я должна бежать!
— И я тоже!
Мои подруги засуетились, и едва я успела поблагодарить их, как они уже оказались на лестничной клетке, откуда донёсся их щебет:
— Целый вечер потерян! Но нельзя же было оставить её одну! Так она хоть развлеклась немножко.
— Конечно. Надо же посидеть возле больной, подать ей что-нибудь. Болезнь есть болезнь.