Стефания Гродзеньская
Геройский поступок
Молодой человек Томаш Котэк уступил место в трамвае какой-то старушке. Это радостное известие облетело всю Варшаву и я, немедленно вооружившись репортерским блокнотом, поспешила к месту жительства Томаша.
Долго искать его дом не пришлось: на улице собралась огромная толпа и чествовала героя.
Я с трудом пробралась через плотную стену милиции, охранявшей спокойствие рыцаря вежливости.
Специально созданное Бюро выдало мне пропуск только на завтра. Сегодня добились аудиенции иностранные делегаты, представители Польского радио и кинохроники.
Рано утром следующего дня я с трепетом ожидала своей очереди. Наконец, я предстала перед лицом Котэка. За мной ввалилась толпа репортеров.
Освоившись с треском фотоаппаратов и светом рефлектора, я с волнением устремила взор на великого соотечественника. На первый взгляд его можно было принять за обыкновенного юношу. Но, присмотревшись поближе, я заметила светившееся благородство в каждой черте его лица.
При виде меня герой вздохнул: «Опять интервью…»
— Прошу вас, расскажите, как вы совершили подвиг, — робко спросила я.
— Хорошо, слушайте. Буду краток… Первого января я проснулся с каким-то странным желанием сделать что-нибудь прекрасное. Я сказал себе: «Начни Новый год геройским поступком, который надолго останется в благодарной памяти современников!»
— Вы так и сказали? — прошептала я, дрожа от восторга.
— Это так же точно, как если бы пани сама слышала меня в эту минуту… Я вышел с твердым решением — не возвращаться домой, пока не сдержу слова. Ах, как я мечтал о том, чтобы какой-нибудь ребенок попал под автомобиль, а я бы спас его или рядом распластался трупом! Я пошел к трамвайной остановке в надежде, что судьба позволит мне осуществить клокотавшие вот тут, — он указал на грудь, — добрые намерения. Подошел трамвай…
— Какой трамвай? Вы не могли бы припомнить?
— Никогда в жизни не забуду. Это был восемнадцатый номер, — ответил он сдавленным голосом.
Овладев собой, он продолжал:
— В трамвае было тесно. Вдруг какой-то гражданин встал и начал пробираться к выходу. Я не растерялся. Бросился к освободившемуся месту и, после короткой борьбы с другими пассажирами, захватил его. И тут я заметил старушку…
Слушатели затаили дыхание. Котэк, погруженный в собственные мысли, продолжал:
— Нет, я бы, конечно, не обратил внимания на столь повседневное явление. Подумаешь — старуха! Но внутренний голос подсказал: «Томаш Котэк! Ты жаждешь подвига — лови мгновенье!» Я не знаю… это было… это случилось… Ах, прошу извинить, мне трудно говорить от волнения…
Он вытер нос и напился воды. В комнате царила мертвая тишина. Репортерские перья смолкли.
— Тогда, — закончил Томаш, — я уступил ей место.
— О, как это необыкновенно и трогательно! — воскликнула я, почти лишаясь чувств. Собрав последние силы, я спросила охрипшим голосом:
— Расскажите, пожалуйста, как это происходило?
— Я встал и сказал «Садись, старина!»
Крупные слезы покатились по моим щекам. Я была растрогана и дрожала. Мужчины рыдали.
