– Петрович, старый ты черт, открывай!
В окно резко застучали, стекло жалобно зазвенело. Я открыл глаза, включил светильник над кроватью. Кряхтя, сел, вставил ноги в войлочные тапки. В окно еще раз постучали, забухали в дверь.
– Да иду, иду – шаркая дошел до сеней, открыл первую дверь – Васька ты что ли?
– Я Иван Петрович.
– За бутылкой? Васька, побойся бога – посмотрел на часы с кукушкой на стене – Два часа ночи.
Хоть и стыдил я соседа, но так, по привычке. Старческая бессонница – и заполночь не сплю. Лежу с закрытыми глазами, ворочаюсь с бока на бок. Вот в молодости как? Умри, но восемь часов подушке отдай. Хоть и дел по горло. А сейчас всех дел – кефир, клистир и теплый сортир. Дети и внуки разъехались по всей стране, жена умерла прошлым годом, все, что осталось и тормошило меня – это Дело, да шебутные соседи. Один из которых, запойный пьяница Василий Кожемякин, долбился в дверь. Я открыл замок, выглянул наружу. Полная луна осветила сразу несколько фигур. Худого, небритого мужичка лет сорока в майке-алкоголичке и трех мужчин самого серьезного вида. В черных кожаных плащах, коротко стриженных.
– Кто это с тобой?
– Из Москвы приехали к тебе, Петрович. Из самой столицы! – Васька искательно оглянулся на «кожаных».
Дальше по переулку я и правда увидел квадратный иностранный внедорожник. Внутри все заледенело, сердце застучало дробью. Я попытался резко закрыть дверь, но какое там. Один из мужчин подскочил, вставив ногу в проем, двое других просто вдавили меня своими телами в сени, а потом в гостиную. В руках у них появились вороненые пистолеты. Следом зашел Кожемякин.
– Вот, Артур Николаевич, я же говорил! – Василий шмыгнул к книжному шкафу, широко раскрыл дверцы. Ткнул пальцы в исторические книги, карты, картины Праотца. К шкафу подошел один из «кожаных» – мужчина с проседью на висках, сломанным носом и пронзительными, голубыми глазами.
– Василий! Побойся бога! Я же тебя на руках нянчил – я сделал шаг к столу, уперся рукой в столешницу. Другой рукой стал незаметно нащупывать столовый нож, которым резал вечером хлеб к ужину. Хорошо, что не прибрал.
– Нет, никакого бога Петрович! – Василий подал голубоглазому карту бунта с рукописными отметками. Их делал еще мой отец – Один бесконечный матерьялизм.
– Что вам надо? – я обратился к мужчинам, ворвавшимся в дом – У меня нечего красть. Денег тоже нет.
– У вас Иван Петрович, есть кое-что более ценное, чем ваша копеечная пенсия – тот самый Артур Николаевич, которому Васька подал карту, расстегнул плащ, сел на стул. Надев очки стал рассматривать лист.
– С кем я разговариваю?
Мой вопрос проигнорировали. Молчал и Василий, нервно подергивая щекой.
– Да, это похоже на правду. Я не верил, а зря – голубоглазый передал карту одному из «кожаных», взял с полки малахитовую пластинку Праотца. Повертел ее в руках. Потом достал лупу, начал что-то разглядывать.
– А я говорил, Артур Николаевич – сосед наклонился к уху мужчины – Он точно Хранитель. Вы посмотрите. Весь дом увешан старыми саблями, пистолями…
Один из «кожаных» щелкнул выключателем света. В свете люстры стала видна моя коллекция, развешенная по стенам. Старые бердыши, казачьи знамена и стяги со скорбным ликом Христа, фитильные ружья… Я собирал все это долгие годы. Что-то мне досталось от отца и деда, что-то подарили станичники.
– Вы Пугачев, Иван Петрович – голубоглазый, наконец, отложил пластину, внимательно посмотрел на меня – Тысяча девятьсот сорок четвертого года рождения. Вам семьдесят пять лет и вы Хранитель.
В груди разгорался пожар гнева:
– Что Иуда – я посмотрел в пьяненькие глаза Василия – Продал за тридцать сребреников?
– Вовсе даже не за тридцать. А за сто пятьдесят тысяч – Артур Николаевич поднялся, подошел ближе – И не сребреников, а настоящих российских рублей.
– Что вам нужно? Забирайте, что хотите и убирайтесь!
– Вы знаете, что нам нужно. Покажите могилу – голубоглазый вернулся к шкафу, начал вытаскивать книги. Его подельники опустили пистолеты, стали рассматривать коллекцию.
– Чью?
– Емельяна Пугачева.
Я ненатурально рассмеялся.
– В Москве совсем историю перестали учить? Тело Пугачева четвертовали и сожгли.
– А пепел верные люди собрали и привезли в его родную станицу – заухмылялся Василий – Захоронили под большой, гранитной плитой. Там же и сокровища Емельки спрятаны. Золотая корона с уральскими черными агатами, две бочки со слитками и монетами… А ты – Хранитель сокровищ!
Василий вышел чуть вперед, обличительно ткнул в меня пальцем. Вот дурак! Перекрыл траекторию стрельбы налетчикам.
– Ах ты дрянь продажная! Получай – я со всей силы метнул в соседа кухонный нож, что прятал за спиной. Мужики даже дернуться не успели, как клинок вонзился в горло соседа. Тот схватился за рукоять, захрипел. Голубоглазый бросился к Василию, «кожаные» вытянули руки с пистолетами, одновременно щелкнули предохранителями. Я закрыл глаза. Сейчас они выстрелят и я исполню свой Долг Хранителя. Уйду за край.
– Не стрелять! – Артур Николаевич наклонился над соседом. Я открыл глаза. Василий доходил. Из горла соседа лилась кровь, изо рта почему-то шла красная пена. Устало опустился на стул. В этот бросок я вложил все силы и теперь чувствовал огромное опустошения. Не впервые убивал человека – прошел две войны – но вот так, лицом к лицу, да еще хорошего знакомого…
