Дом Хью Диксона громадой высился на холме в Вестоне — он взирал на низкие холмы Массачусетса с видом старика, знававшего времена, когда и асфальта-то не было. Внушительные стены, сложенные из огромных валунов. Где-то здесь наверняка прячутся богатые винные погреба. Фасад украшен миленьким портиком. Хозяева такого дома вряд ли имеют привычку общения с частными детективами, но никогда не судите о потенциальных работодателях по портику. Я припарковал машину на нижней стоянке, что вполне приличествовало моему статусу, и поднялся по серпантину дорожки, ведущей к дому. Округа звенела птичьими голосами. Где-то рядом невидимка-садовник подстригал живую изгородь, лишь звук ножниц выдавал его присутствие. Когда я нажал на кнопку звонка, внутри дома раздалась стандартная мелодичная трель. Открывать не торопились, и я воспользовался моментом, чтобы изучить свое отражение в высоких стрельчатых окнах, прорезавших стену от пола до потолка с обеих сторон двери. По моему внешнему виду вряд ли скажешь, что на банковском счету у меня всего триста восемьдесят семь долларов. Белая тройка из легкой ткани, голубая в полосочку рубашка, белый шелковый галстук и коричневые мокасины, шнурки которых заканчиваются металлическими наконечниками, — вещь, за которую сам Гуччи продал бы душу. Может, Диксон хочет нанять меня, чтобы я своей импозантной фигурой украшал его дом? Тем более что застегнутый на все пуговицы пиджак надежно скрывает мой пистолет.
Слуга, открывший дверь, оказался выходцем из Юго-Восточной Азии. Я протянул ему свою визитную карточку, после чего он, оставив меня в фойе, удалился куда-то вглубь дома. Пол выстилали плиты полированного камня, а само фойе переходило в двухуровневую залу, второй этаж которой представлял собой балкон, тянувшийся по всему периметру. Прямоугольник потолка украшал белый лепной фриз. В центре залы стоял большой рояль, а над камином висел портрет серьезного пожилого человека.
Вернулся слуга, и я проследовал за ним через ряд комнат к открытой террасе. В инвалидном кресле сидел мужчина с огромным торсом. Легкое серое покрывало укутывало его до талии. Большую голову венчала копна волос цвета соли с перцем, а среди черт его лица особо выделялись мясистый нос и длинные мочки ушей. Слуга произнес: «Мистер Диксон», — и жестом указал в его сторону. Диксон даже не пошевелился, когда я подошел к нему. Его взгляд был устремлен на холмы. Ни книги рядом, ни журнала. Не видно ни рабочих бумаг, ни радио, ни переносного телевизора. Только панорама холмов для созерцания. На коленях у Диксона мирно спал рыжий кот. Я огляделся по сторонам. Терраса оказалась абсолютно пустой. Даже присесть не на что.
Садовые ножницы остались щелкать на другой стороне дома.
Я нарушил молчание:
— Мистер Диксон?
Он повернулся, точнее повернулась его голова, все остальное осталось неподвижным. Его взгляд поймал меня в фокус.
— Меня зовут Спенсер, — сообщил я. — Вы хотели переговорить со мной по поводу работы.
В анфас его лицо выглядело вполне приятно. Самое обычное лицо, лишь нечто застывшее наводило на мысли об умело выполненной, но лишен ной жизни скульптуре. Оно словно окаменело Трудно представить, что по венам еще течет кровь а под шапкой волос роятся мысли. Изображение было точным, детальным, но абсолютно безжизненным.
Разве что глаза. В них одних пульсировали жизнь и надежда или что-то отдаленно напоминающее их. Тогда я еще не мог решить, что именно. Теперь мне это известно.
Я стоял. Он смотрел на меня. Кот спал.
— Насколько вы профессиональны, Спенсер?
— Зависит от того, в какой области я должен проявить себя.
— Вы умеете следовать данным вам указаниям?
— Не совсем, — бросил я. — И это одна из причин, почему я не задержался в полиции.
— А как вы действуете в ситуациях, когда пахнет жареным?
— На десятку по десятибалльной шкале.
— Но если я найму вас для одного дела, где гарантии, что вы не бросите его на середине?
— Гарантий нет. В особенности если вы вздумаете финтить со мной, и я это вдруг выясню. Я могу и огрызнуться.
— На что вы готовы ради двадцати тысяч долларов?
— Мистер Диксон, мы будем играть в викторину из двадцати вопросов, после которых я должен сам угадать, что вы хотите мне предложить?
— Как вы полагаете, сколько я вешу? — спросил Диксон.
— Килограммов девяносто, — предположил я. — Точнее трудно сказать, мешает одеяло.
— Я не вешу и восьмидесяти. Мои ноги напоминают ниточки воздушного шарика.
Я предпочел промолчать.
Достав из-под одеяла фотографию восемь на десять, он протянул ее мне. Кот, разбуженный движением, недовольно спрыгнул на пол. Я взглянул на карточку. На ней были запечатлены красивая сорокалетняя женщина и две девочки, милые и улыбающиеся. Девочкам лет по пятнадцать. Движением головы он остановил меня, когда я попытался было вернуть фото. Поворот налево, поворот направо.
— Не стоит, — сказал он. — Пусть останется у вас.
— Ваша семья?
— Была когда-то. Их разорвало в клочки взрывом бомбы. Это случилось в одном из ресторанов Лондона в прошлом году. Мне запомнилась левая нога моей дочери, которую я увидел, очнувшись после взрыва, — тела не было, одна нога, обутая в босоножку на пробковой подошве. Я купил ей эти туфельки как раз в то утро.
